Джек Финней - Меж трех времен

Она настороженно приоткрыла дверь, увидела меня, вновь прикрыла дверь, чтобы снять цепочку, затем впустила меня и, когда я вошел, молча посмотрела на меня, ожидая объяснений. Она уже сняла покрывало с кровати, но еще не откинула одеяла, и я присел на край постели, а ей жестом показал на кресло, стоявшее рядом. Однако Джотта предпочла сесть на кровать рядом со мной, чересчур близко, на мой взгляд, поэтому я откинулся назад и лег на бок, опершись на локоть. Джотта нынче ночью была настроена весело — она сделала то же самое, и так мы и лежали, лицом друг к другу — между нами было от силы три дюйма, и Джотта жмурила глаза, улыбаясь. Меня охватило возбуждение, чего, собственно, она и добивалась, и только ради того, чтобы сказать хоть что-то, я пробормотал:

— Джотта…

— Что?

— Так я вас называл. Мысленно. Джотта. Это из старой песенки. — И я начал негромко напевать бессмысленный припев, который некогда так очаровал пятилетнего мальчика: — «Джотта… джотта! Джотта, джотта, джинк-джинк-джинг!»

Она закивала, заулыбалась, и когда я продолжил: «Да, Джотта», она присоединилась ко мне, и мы хором запели: «Повсюду услышишь мотивчик один». Не в силах сдержать смеха при мысли о том, как выглядит это дурачество в два часа утра, мы дружно пропели: «Джотта! О, джотта! Джотта, джотта, джинк-джинк-джинг!» — дальше слов мы не знали. Все еще улыбаясь, я спросил:

— Откуда вы знаете эту песенку?

— Понятия не имею — знаю, и все. Это ведь старая песенка?

— Да. — Я медленно кивнул. — Песенка из двадцатых годов.

Я ждал ее реакции, ждал, что она смутится от того, что знает песню, которая еще не написана… но Джотта, похоже, не поняла, что произошло, и все так же лежала, выжидательно глядя на меня.

И потому я спросил:

— Ну как, купили себе туфли?

— Какие туфли?

Из кармана рубашки я извлек газетный квадратик, который собственноручно вырвал из «Ивнинг мэйл», и показал ей объявление, которое она точно так же вырвала из моей газеты — насчет женской обуви.

— Вот это вас интересовало, — сказал я и перевернул клочок газеты, показывая ей то, что было напечатано на другой стороне. — Или вот это? Этот текст вы хотели убрать из моей газеты, чтобы я, упаси Боже, не прочел его?

На другой стороне газетного клочка была колонка, озаглавленная: «Убытие». Ниже мелким шрифтом напечатано: «Отбывают сегодня ночью на „Мавритании“ рейсом до Гавра и Саутхэмптона: полковник и миссис Уильям Т.Аллен, Кеннет Брейден и Сьюзен Фергюсон с дочерью, мистер и миссис Оливер Озибл, Маргерит Теодозия, Том Бьюкенен, Рут Бьюкенен, мисс Эдна Батлер, майор Арчибальд Батт, помощник президента…»

— Вы могли бы и не вырывать это из моей газеты, — сказал я. — Я бы все равно ничего не заметил.

Она пожала плечами.

— Я не хотела полагаться на случай.

Она не двигалась — так и лежала, подперев голову, и ждала, что еще я ей скажу.

— Вас послал доктор Данцигер, верно?

Она кивнула.

— Мы опасались, что вы можете узнать меня — я работала в Проекте в одно время с вами. Но доктору просто некого больше было послать. Между прочим, я вас помню!

— Ладно, ладно, я прошу прощения. У вас другая прическа или что-то в этом роде.

— Само собой, но все-таки!..

— Ну хорошо, мне очень, очень стыдно. Извините. Он послал вас сюда саботировать мою работу?

— Можно и так сказать. Саймон, доктор Данцигер знал, кто такой Z, с той минуты, когда вы впервые упомянули о нем! Помните, в телефонном разговоре, ночью?

Я кивнул.

— Весь мир знает, кто такой Арчибальд Батт! Весь мир — кроме вас и Рюба!

Я снова кивнул.

— Так что, само собой разумеется, я должна была удерживать вас подальше от него, пока он не отправится в рейс. Мне думается, Арчи так или иначе заподозрил вас — вы действовали слишком напористо.

— Это верно, но у меня было мало времени.

Она придвинулась ближе.

— Итак, я виновата. И что же вы теперь со мной сделаете?

— Оставьте, я же еще не спятил. Мне даже не очень жалко, что все вышло именно так. Я даже думаю, что доктор Данцигер прав.

— Ах, вот как? Зачем же тогда… Нет, в самом деле, Саймон, как вышло, что вы решились на такое потрясающее сумасбродство?

— Предотвратить Первую мировую? Да так, в порядке дружеского одолжения.

Мы смотрели друг на друга, лежа совсем близко на кровати, в закрытом изнутри номере, в два часа ночи. Отделенные целой эпохой от всех, кому было дело до нашего поведения. Мы лежали, смотрели друг на друга и не шевелились. Продолжали смотреть и не шевелились. Затем мы разом слабо улыбнулись, и подходящий момент, если он вообще был, миновал бесследно.