Джек Финней - Меж трех времен

Откуда-то донесся крик юнги: «Провожающим и гостям — на берег, всем на берег!» Должно быть, мое лицо выдало мое беспокойство, потому что Арчи улыбнулся.

— Не торопитесь, — сказал он. — Они повторяют это объявление раз шесть, и никто не обращает на него ни малейшего внимания. А вот когда услышите гудок — это уже серьезно. Давайте встретимся на тротуаре, возле лестницы — на причале будет множество народу. И тот, кто придет первым, пусть поймает такси, на них сейчас будет большой спрос.

Но позднее — мы с Джоттой все бродили по лайнеру, и нам наконец даже немного наскучило это занятие — призывы к гостям и провожающим сойти на берег стали повторяться все чаще. Затем к ним прибавился перезвон колокольчика — юнги ходили по кораблю, громко звеня колокольчиками и выкрикивая, что корабль отправляется. Наконец, наводя всеобщую панику, прерывисто взревел чудовищный гудок, и этот звук на долю секунды вернул меня в зрительный зал на представление «Грейхаунда». У-у, у-у, у-у-у! — ревел гудок: прочь, прочь, не то окажетесь в море!

У одного из открытых в борту лайнера люков мы с Джоттой присоединились к толпе, которая двигалась к трапу. Крепко держась за руки, чтобы нечаянно не потерять друг друга, мы спустились по крутому трапу на надежный и прочный причал — назад, в реальный мир. Но мы не спешили выйти на улицу — так и стояли, не сводя глаз с исполинского корабля. У поручней вдоль борта толпились пассажиры, кричали что-то друзьям, а стюарды сновали в этой толпе, что-то раздавая. Оказалось — тонкие рулоны разноцветной бумаги, которую пассажиры принялись бросать на причал, сжимая в кулаке один конец рулона, и бумажные ленты летели вниз, к людям на причале, которые ловили другой конец. И внезапно между берегом и бортом «Мавритании» закачались сотни разноцветных бумажных лент; трапы опустили и быстро увезли прочь, черные дыры открытых люков захлопнулись, и длинные борта лайнера теперь казались сплошными. В кормовой части величественной «Мавритании» застучали, лениво заработали машины, трубы запыхтели и начали выпускать клубы черного дыма. Закричали чайки, взлетая и кружась над кораблем; вдоль борта возникла, расширяясь, серая полоска воды. И снова раздался низкий, исполинский рев пароходного гудка — «Мавритания» прощалась с нами. Гудок повторился — снова и снова.

«Мавритания» плавно заскользила мимо нас, задним ходом двигаясь на середину Гудзона, сотни бумажных лент натянулись, лопнули — плавание началось. Зачарованные, мы провожали «Мавританию» взглядом. Нос лайнера в своем обратном движении надвинулся на нас, проплыл мимо, а мы все стояли, не сводя глаз с ярко освещенных палуб, машущих пассажиров и… Арчи, Арчи, который стоял у поручней и смотрел на нас, вскинув руку в немного смущенном и, как мне кажется, виноватом прощальном жесте.

«Так я и упустил его, Рюб. А что же вы думали? Чего еще ожидали? Я бы мог справиться, должен был справиться… Но я ведь не суперсыщик. Я сделал все, что мог, — конечно, не самым лучшим образом, я знаю, знаю…» Эти мысленные оправдания бессильно метались в моем мозгу, когда я стоял в своем номере на десятом этаже, глядя вниз на темноту Центрального парка. Смертельно уставший, я стягивал с себя пиджак и размышлял, какие чувства должен был бы вызывать у меня этот провал. Что ж, сказал я себе, как бы там ни убеждал меня Рюб, я сам ведь никогда не верил, что действительно сумею предотвратить гигантскую войну, которая охватит почти весь мир. И я не мог не согласиться с тем, что доктор Данцигер, скорее всего, абсолютно прав: никогда, никогда не изменяйте прошлое, потому что тогда вы непредсказуемо измените будущее.

На самом деле все, что я чувствовал, глядя из окна на асфальт, на трамвайные рельсы, блестевшие вдоль безжизненной Пятьдесят девятой улицы, было тупое оцепенение. Потом, как это иногда бывает, из ниоткуда вынырнула новая мысль и прочно засела в моем мозгу. И я резко развернулся, вышел из номера без пиджака и почти сбежал по лестнице. Быстрым шагом я пересек вестибюль, где ночной портье поднял глаза, услышав мое приближение. Газетный киоск был уже закрыт, но газеты остались — деньги за них нужно было бросать в пустую коробку из-под сигар, стоявшую на стойке. У портье оставалось еще два номера «Ивнинг мейл».

Вернувшись с газетой в номер, я развернул ее на кровати, перелистал страницы, нашел рекламу «Вэнамэйкера», которая вдруг так понадобилась Джотте, и сделал приблизительно то же, что и она, — аккуратно вырвал объявление, касавшееся женской обуви. Поглядел на него, затем перевернул квадратик газетной бумаги и прочел то, что было на другой стороне. И тогда я стремительно вышел в коридор и постучал в номер Джотты.