Георгий Гуревич: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 19

Успехи ее и в самом деле поразительны: она создала вещный мир будущего, придумала человечеству историю, которой еще не было, исследовала прямые и обратные связи времен, перебрала уйму вариантов ближайших тысячелетий, экстраполировала и пролонгировала все мыслимые и немыслимые ситуации и вдруг…

Признайся, дорогой читатель, уже не раз, открывая новую книжку с любимым и манящим грифом, ты испытал не то ощущение чего-то изведанного, на то просто скуку. То ли быстроходные глайдеры замедлили ход, то пи деструктуролизаторы перестали действовать… Еще не тупик, но вроде бы наметились какие-то пределы, и уже вспыхнуло в дискуссиях тревожно-диагностическое словечко «кризис», в сама фантастике, так гордившаяся своим жанровым разнообразием, все чаще стала рассыпаться на ртутные капельки рассказов и рассказиков, и даже крупные романы стали походить на цепь новелл. И все чаще ты стал предпочитать немудрящую научно-популярную брошюрку фантастическому тому: нет увлекательного сюжета, зато точнее экстраполяции, достовернее цифры, обоснованней догадки…

Если и не кризис, то задуматься есть над чем.

Вот книжка, вышедшая в серии «Библиотека советской научной фантастики» (поскольку речь не об индивидуальных особенностях стиля, стоит ли называть автора?). Предисловие предупреждает: фантастика эта проблемная; философская концепция автора «твердо опирается на марксистское предвидение, ярка, перспективна и, если можно так выразиться, энергична» (?); в наиболее значительной повести автор заставляет мыслящих рептилий «сделать выбор между бездумным животным существованием и незащищенной, полной острых тревог и бесконечного творческого напряжения жизнью людей» (?!)

Впрочем, предисловие — еще не сама фантастика. Скорее к самой книге!

Герой одной из новелл попадает на неведомую планету: его ракета потерпела катастрофу, приборы разбиты, возврата на Землю нет. Но странные существа, населяющие эту планету, крохотные динозаврики, придают герою удивительные силы и способности: он научается считать, как электронная машина, обходиться без сна, видеть в темноте, физическая сила его настолько велика, что гранитный булыжник рассыпается в его кулаке красноватой пылью. Такому — зачем электроника? Он сам может рассчитать курс, сам сможет выполнить миллион операций. Он сможет вернуться домой!

В ответ на его благодарность динозаврик отвечает: «Ничем я не наделил тебя, Пришелец… И ничем не могу наделить, потому что ничего не имею. Мы не так богаты, как вы… Все это было в тебе. Просто я расшевелил несколько бездействующих узлов в твоем мозгу… Но далеко не все… Вероятно, эволюция предназначила вас, хомо, для особо важных дел…» И герой уверенно отвечает: «Да, мы покорим пространство, достигнем самых дальних галактик», — и ему уже мерещатся «исполинские звездолеты могущественной Земли, которые с ревом опустятся на зеленые равнины, чтобы влить свежую кровь в дряхлеющую цивилизацию».

Эта немудрящая притча, переосмысливающая старые волшебные сказки о всемогуществе человека, о безграничности его потенциальных способностей, была бы, пожалуй, и симпатична, когда бы не странные мысли об избранничестве человечества, о вливании свежей крови… Странные? Страшные мысли! Не только потому, что напоминают фразеологию, еще недавно оправдывавшую уничтожение миллионов людей. Страшные потому, что прогресс предстает только как развитие ТЕХНИЧЕСКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ человека. Все отличие от технократических концепций лишь в том, что техника предстает здесь ВСТРОЕННОЙ в самого человека. Сам же он по нравственным качествам, по идейному уровню остался таким же, каким был в далеком прошлом.

Фантастика, утверждающая прошлое вместо будущего? Нет, автор вовсе не желал подобного эффекта. И меньше всего думал о пропаганде идеи избранничества или насилия. Напротив, он хотел возвысить любовь, показать ее силу, всемогущество, хотел сказать, что человечность надежнее лучеметов и скафандров высшей защиты. Но, как в недоброй сказке, благие намерения разрушились и превратились в свою противоположность; стремление предельно заострить и выявить свою мысль обернулось художественной недостоверностью, немотивированные поступки героев разрушили художественную ткань, перевели серьезную и глубокую мысль в разряд парадокса, шуточки, не более.

В самом деле, что сказать о космонавтах, которые начинают подозревать своего удачливого товарища (подумать только: несколько раз был в опаснейших ситуациях и всякий раз оставался жив!) в том, что он… агент чужой цивилизации, принявший человеческий облик, чтобы собрать, высмотреть информацию? «Я же не говорю, — сказал Макивчук почти просительно, — что ты агент именно враждебной по отношению к нам цивилизации. Ты нас выручал не единожды из довольно критических положений. Все это говорит в твою пользу. Правда, враги тоже могут помочь, например, из тактических соображений. Все может быть».