Иэн Бэнкс - Инверсии

— А под водой они могут летать? — спросил Латтенс. Он соскочил с колен ДеВара и встал перед ним с сосредоточенным выражением на лице. Латтенс был одет как маленький солдат, на боку у него висел деревянный меч в расписных ножнах.

— Конечно же могут. Они умеют надолго задерживать дыхание, хоть на несколько дней.

— А через горы могут перелетать?

— Только сквозь туннели. Но зато туннелей у них великое множество. Некоторые горы, конечно же, внутри пустые. А другие полны сокровищ.

— А там есть волшебники и заколдованные мечи?

— Да. Заколдованных мечей — сколько угодно и масса волшебников. Хотя они довольно-таки заносчивые.

— А великаны и чудища там есть?

— И тех и других целая куча. Но великаны там очень добрые, а чудища рады угодить людям.

— Вот ведь тоска какая, — пробормотала Перрунд, протянув руку и пригладив непокорные кудряшки Латтенса.

УрЛейн повернулся на своем сиденье, глаза у него сияли. Он отпил вина из бокала и сказал:

— Это что такое, ДеВар? Ты пичкаешь моего мальчика всякими глупостями?

— Чудеса в решете, — сказал БиЛет, сидевший чуть поодаль. Высокому министру иностранных дел ужасно надоело представление.

— Боюсь, что так, государь, — ответил ДеВар УрЛейну, словно и не замечая БиЛета. — Я рассказываю ему о добрых великанах и услужливых чудищах, хотя все знают, что великаны — существа жестокие, а чудища на кого угодно нагонят страх.

— Нелепица, — сказал БиЛет.

— Что-что? — спросил РуЛойн, тоже повернувшись. УрЛейн сидел между Перрунд и братом. РуЛойн был среди тех немногих генералов, которых не отправили в Ладенсион. — Чудища? Мы видели чудищ на экране. Разве нет, Латтенс?

— Ты бы каких предпочел, Латтенс? — спросил УрЛейн у сына. — Добрых великанов и чудовищ или злых?

— Злых! — выкрикнул Латтенс. Он вытащил из ножен свой деревянный меч. — Чтобы я мог у всех срубить головы!

— Вот это молодец! — сказал УрЛейн.

— И в самом деле, — согласился БиЛет.

УрЛейн передал свой кубок РуЛойну, потом протянул руки и, приподняв Латтенса, поставил его перед собой и принялся фехтовать с ним кинжалом, не вынимая его из ножен. Вид Латтенса стал сосредоточенным. Он сражался с отцом, нанося и отражая удары, делая ложные выпады и уходя от атаки. Деревянный меч с глухим звуком ударялся о ножны.

— Хорошо, — сказал его отец. — Очень хорошо!

ДеВар увидел, как начальник стражи ЗеСпиоле поднялся со своего места и направился к выходу. ДеВар извинился и последовал за ним. Он присоединился к нему в туалете под театром, где справляли нужду два стражника и один из актеров.

— Вы уже получили ваше донесение, начальник стражи? — спросил ДеВар.

ЗеСпиоле посмотрел на него удивленным взглядом.

— Какое донесение, ДеВар?

— Донесение о том, как я с госпожой Перрунд ходил в ее старую больницу.

— Разве это предмет для донесения, ДеВар?

— Я так подумал, потому что от самого дворца за нами следил один из ваших людей.

— Правда? И кто же?

— Не знаю его имени. Но я его узнал. Вам его показать в следующий раз, когда я его увижу? Если он действовал не по вашему приказу, то вам, видимо, захочется спросить у него, почему он следит за людьми, которые отправляются в город по своим законным, официально разрешенным делам.

ЗеСпиоле помолчал, потом ответил:

— В этом нет необходимости, спасибо. Я не сомневаюсь, что любое подобное донесение, если только оно и в самом деле существует, сообщает лишь о том, что вы с вышеназванной наложницей нанесли безобидный визит в поименованное заведение и вернулись без каких-либо происшествий.

— Я тоже в этом не сомневаюсь.

ДеВар вернулся на свое место. Актеры сообщили, что готовы приступить ко второй части представления. Но прежде чем продолжить, пришлось утихомиривать Латтенса. Когда представление началось, мальчик ерзал на своем месте между отцом и Перрунд, и та принялась гладить его по голове, увещевать, произносить всякие успокаивающие слова, и наконец представление на экране снова захватило его.

Приблизительно посредине второй половины пьесы у мальчика начался приступ — он внезапно словно окаменел, а потом его начала бить дрожь. Первым это заметил ДеВар. Он наклонился вперед, собираясь что-то сказать, но тут повернулась Перрунд — на ее лице в свете, струящемся с экрана вперемешку с тенями, мелькнуло встревоженное выражение.

Мальчик издал странный сдавленный звук и, дернувшись, упал со своего места к ногам отца, который вздрогнул и произнес: