«Он прав, — думал я. — Нам не из-за чего опасаться его или не любить. И все же я его опасаюсь и не люблю. Почему? Или таковы законы лидерства?»
Мне показалось, что его фотоэлементы уставились на меня выжидающе, и я поспешил сказать:
— И все же большей информации, чем та, что отражена в журнале, у меня для вас нет. Придется вам довольствоваться ею.
— Прощайте, сударь, — сказал он. — Наверное, мы больше не встретимся. Испытания близятся к концу.
Прошло меньше месяца — и я снова оказался в знакомой приемной. Вместо Веры меня встретил белобрысый молодой человек, стройный, вежливый, приветливый.
Как только я назвал себя, он ответил «пожалуйста» и указал рукой на обитую дерматином дверь.
За директорским столом сидел человек лет пятидесяти в очках с толстыми линзами. Углы рта у него были уныло и как-то брезгливо опущены. Он коротко поздоровался, сказал:
— Попрошу подробней рассказать о ваших взаимоотношениях с директором и — особенно — с его заместителем Кулебой. Ваши слова будут записываться.
Дверь кабинета наполовину открылась, пропустив Олега Ильича. Он взглядом испросил у сидящего за столом разрешения присутствовать и сел сбоку, вне моего поля зрения. Может быть, так у них было принято. Его приход не смутил меня, скорее разозлил — после нашей последней встречи у речного вокзала осталась какая-то настороженность, недоговоренность, и к сближению она не располагала.
Я рассказывал только то, о чем меня просили, — только о взаимоотношениях с директором и Кулебой, не упоминая о своих выводах и оценках. Пусть сами их делают.
Человек в очках слушал, не перебивая, глядя в окно. На меня взглянул, когда я закончил За холодным блеском линз угадывались пытливые глаза.
— Вы забыли рассказать о том, как обходились без запланированных средств, — послышался сбоку голос Олега Ильича.
«Кажется, это у них называется перекрестный допрос, — подумал я. — А, не все ли равно?»
Пришлось рассказывать о своих вынужденных изобретениях. Иногда человек за столом задавал вопросы, уточняя даты, потраченные материалы, суммы денег.
— Изобретательство поневоле задерживало основную работу?
— А где же было взять аппаратуру? — со злостью спросил я.
Опять послышался голос сбоку:
— И еще вы забыли рассказать, Борис Петрович, о предложении Кулебы обмануть комиссию.
Вот как, они знают и об этом? Но в кабинете тогда нас было двое И еще Вера в приемной. Кажется, этот Олег Ильич не терял времени зря.
Я намеренно не поворачивал головы к нему, смотрел только на сидящего передо мной. И его же спросил, правда, не таким тоном, как мне хотелось. Подвел предательски дрогнувший голос:
— Можно узнать, в чем меня обвиняют?
— Обвиняют не вас, а директора и его заместителя, которого он пригрел и защищал. Вас же вызвали как свидетеля.
— И пострадавшего, — добавил Олег Ильич, за что удостоился предупреждающего взгляда
Я рассказал о том, как воспринял предложение Владимира Лукьяновича, что ответил.
— Предвидели, что вас ожидает?
— Это было нетрудно.
— Борис Петрович, прежде, чем мы расстанемся, должен вас предупредить…
«Вот оно, начинается!..» Я спросил, не скрывая иронии:
— Никому не рассказывать о нашей так называемой беседе?
Его лицо преобразилось. Бледные щеки округлились, губы изогнулись. Он засмеялся длинно и заливисто, и ему вторил Олег Ильич.
— Почитываете детективы, Борис Петрович?.. Предупреждение вам иного рода. Вы, несомненно, заметите в виварии новые датчики. Не удивляйтесь. Мы сочли необходимым поместить там автоматические телекамеры, микрофоны и другие сигнализаторы.
Я пожал плечами:
— Если это не помешает опытам…
— Не помешает.
Он встал и подал мне холодную твердую руку. В коридоре лабораторного корпуса я едва не столкнулся с Александром Игоревичем. Он подозрительно уставился на меня:
— Вы оттуда?
— А вы туда?
— Сейчас все наши пути там пересекутся. Вы знаете, что Владимир Лукьянович арестован, а Евгений Степанович отстранен от директорской должности?
Он остался доволен произведенным впечатлением.
— Того и следовало ожидать, коли ворон забрался в гнездо орла…
Ему позарез необходимо было выговориться, и он не скрывал этого:
— Вы не представляете, что за тип Владимир Лукьянович. Мы учились в одной школе, хотя и в разных классах. Его дразнили «орангутаном», затем переименовали в «фавна» — это когда он стал за девчонками бегать… При его внешности, сами понимаете, на быстрый успех надеяться трудно, требуются быстрые ноги и незаурядная наглость. Ведь он, к тому же, и учился неважно, и способности были весьма посредственные. А выделиться хотелось. Вот уж кому не надо было вводить полиген «Л». В этом человеке стремление к лидерству подавляло все остальное, хоть и пытался он скрывать жажду власти.
Читать дальше