Виталий Бабенко - НФ - Альманах научной фантастики. Выпуск 30

— В левом отравленные! — страшным шепотом заявил Верка. — Точно, дядя Сурен!

— Не будем торопиться. — Он включил бритву. — Романтика хороша в меру, гвардейцы. (Ж-ж-ж-жу-жу… — выговаривала бритва). Думаю, что все объяснится просто и не особенно романтично.

— Шпионы! — сказал я. — Тут не до романтики.

Он выключил бритву и посмотрел на меня с сомнением:

— Лешик, ты знаешь, что такое презумпция невиновности?

Мы с Веркой этого не знали. Я что-то слышал, да забыл.

— «Презумпция» — значит «предположение». Презумпция невиновности — предположение, что человек не виноват. Судья, следователь и любой юрист должен приступать к делу с предположением, что подозреваемый человек невиновен в преступлении.

— А почему же он тогда подозреваемый? — спросил я.

— Ха! Подозрение — не вина еще. Если следователь будет так рассуждать, как ты, он незаметно для себя подтасует факты и обвинит. Пока нет неопровержимых доказательств, юрист обязан считать человека невиновным. Поняли?

— Мы поняли, — сказал я. — Но мы ведь не юристы и не следователи. Мы же так, предполагаем просто.

— Все равно, — сказал Сур. — Мы советские люди. Если я скажу тебе, что, возможно — понимаешь, возможно, — Киселев затеял ограбление? Горячка! Ты будешь считать его виноватым! А так даже думать нельзя, Лешик.

— Вот так так! А что можно?

— Изложить факты капитану Рубченко, когда он придет сюда. Только факты. Долгонько же он собирается…

Верка сказал:

— Он обещал быстро прийти. Говорит, освободится и живой ногой явится.

Сур кивнул и посмотрел на часы. Я понял его. Он думал о Степке. Но кто разыщет Степку лучше, чем милиция?

Мы стали ждать. Сурен Давидович велел мне быть в кладовой, в сам пошел в стрелковый зал. Верка побежал во двор, чтобы высматривать капитана Рубченко. Я от волнения стал еще раз надраивать пистолет, только что вычищенный Веркой. Гоняя шомпол, заглянул в блокнот Сура.

Внизу листа было написано жирно и дважды подчеркнуто: «Почему все трое хватались за сердце?»

Он был прав. В пеньке хранится оружие, с конфетами передаются, предположим, записки, но почему все хватались за сердце?

И тут Верка примчался в тир с криком!

— Дядя Сурен, дядя Павел пришел!

Павел Остапович Рубченко — однополчанин и друг Сура. Раньше они дружили втроем, но третий, Валеркин отец, умер позапрошлой осенью. Для нас Павел Остапович был вроде частью Суре, и я чуть на шею ему не бросился, когда он вошел. Большой, очень чистый, в белоснежной рубашке под синим пиджаком. Он редко надевал форму.

— Здравия желаю, пацан!

Я сказал весело:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Какие у вас происшествия? Пока вижу — проводите чистку оружия. Опять школой пренебрегаешь?

— У, такие происшествия… Вы Степку не видели?

Он Степку не видел. Тут заглянул Сур и попросил одну минуту подождать, пока он примет винтовки. Рубченко кивнул и покачал пальцем. Сур сказал «вас понял» и позвал меня оттащить винтовки. Ого! Рубченко не хотел, чтобы его здесь видели, следовательно, уже известно кое-что… Я выскочил, бегом потащил винтовки. Сур даже чистку отменил, чтобы поскорее выпроводить студентов из тира, и сам запер входную дверь. Теперь нам никто не мог помешать, а Степка в случае чего откроет замок своим ключом или позвонит в звонок. Наконец Сурен Давидович прикрыл дверь в кладовую, закурил свой астматол и показал на меня:

— Вот наш сегодняшний докладчик. Понял, Остапович?

Рубченко поднял брови и посмотрел довольно неприветливо. По-моему, каждый милицейский начальник удивится, если его притащат по жаре слушать какого-то пацана.

Сур покраснел и сказал:

— Алеша — серьезный человек. Рассказывай подробно, пожалуйста, — и открыл свой блокнот.

Я стал рассказывать и волновался чем дальше, тем пуще. «Где же Степка?» — колотило у меня а голове. Я вдруг забыл, как Федя познакомился с таксистом, какие слова они говорили у пенька. Сур подсказал мне по блокноту. Рубченко теперь слушал со вниманием, кивал, поднимал брови. Когда я добрался до разговора о конфетах — первого разговора, на проселке, — хлопнула входная дверь, протопали шаги, и в кладовую влетел Степка.

Мы закричали: «У-ру-ру!». Сурен Давидович всплеснул руками. Степан порывался с ходу что-то сказать и вдруг побелел, как стенка. «Что за наваждение, как нанялся он бледнеть! — подумал я. — Упустил он гитариста, что ли?»

Степка стоял у двери и смотрел в пол — как воды в рот набрал. Таким белым я его еще не видывал.