Борис Фрадкин - Гомункулус, или История одного эксперимента

- Ваш самый непростительный просчет, Ася Давыдовна, в пренебрежении законами диалектики, - Вадим Сергеевич поглаживал край стола, давая себе возможность собраться с мыслями. - Медицина может многое. Но что она для нас без диалектики? Вы полагаете, что даете вторую жизнь Софье Николаевне. Но так ли это в действительности?

- Как?! - поразилась Ася. - Вы считаете иначе?

- Позвольте, позвольте, - забеспокоился Гликин, - да разве же личность не определяется тем, что заключено в сей коробочке?

И он суставом пальца постучал по собственному лбу.

- Личность, созданная природой, - да, - снисходительная улыбка тронула побледневшие губы ректора, - но не личность, созданная скальпелем хирурга. Пусть даже очень талантливого хирурга, - Вадим Сергеевич снова перевел глаза на Асю. - Я уже не говорю о том, что воскресни Софья Николаевна именно Софьей Николаевной, она бы не очень-то обрадовалась своей новой внешности. Мы-то помним ее отменной красавицей. Вы, Ася Давыдовна, не подумали о том, что мозг Бельской непременно вступит в конфликт (он не может не вступить!) с телом... телом этой...

- Верещагиной... - машинально подсказала Ася, с тревогой ловя каждое слово ректора. Она-то знала, чего стоит мнение этого маститого ученого.

- Мозг и тело... - Вадим Сергеевич глядел поверх головы Аси, словно разговаривая уже с самим собой. Но Ася знала, чувствовала, что он говорит сейчас для нее одной. - Единство и борьба противоположностей - помните? Отторжения не произойдет, пусть так. Но... - ректор перестал поглаживать край стола и принялся изучать собственные пальцы, - но мозг Бельской примется перестраивать всю функциональную деятельность тела Верещагиной, менять его формы, пропорции, походку, темп движений... даже естественные отправления. Однако и тело Верещагиной не останется пассивным исполнителем команд чужого мозга - оно станет упрямо отзываться лишь на привычный код сигналов, всеми силами принуждая мозг менять свой "голос", Вадим Сергеевич рассерженно мотнул головой. - В конечном счете мозг и тело поладят друг с другом, только... только единство это будет достигнуто переходом организма в иное качественное состояние. Исчезнет Бельская, такая близкая и понятная нам. Исчезнет Верещагина, известная и уважаемая в (броде работница. Появится... гомункулус. Гомункулус, Ася Давыдовна, и ничего тут, голубушка, не поделаешь.

Теперь ректор остро взглянул прямо в глаза Аси, и она, не выдержав его взгляда, опустила глаза. Она вдруг и совершенно отчетливо поняла, почему колебалась Бельская, не решаясь на пересадку. Если бы это знать заранее...

- Позволю себе закончить свою мысль, - ректор колебался: продолжать бить поверженного противника или дать ему оправиться и глубже вникнуть в содеянное, познать всю глубину падения. Но, нет, Вадим Сергеевич уже не мог остановиться. Самое ужасное, Ася Давыдовна, будет в дальнейшем. Бельская (я называю это имя условно), возвратившись на кафедру, испытает необъяснимое равнодушие к своей исследовательской работе. Попытается продолжать (допустим и такое) и убедится в своей полной никчемности. Ее пальцы станут пальцами Верещагиной, никогда не бравшими в руки скальпель. Возможно, ее вдруг потянет к физическому труду, на стройку. Но какой же из Бельской сварщик? Так что ни Бельской, ни Верещагиной больше не существует. Останется ГОМУНКУЛУС, раздираемый противоречивыми желаниями.

- Вы упустили самое главное, Вадим Сергеевич, - вмешалась Кетова, швыряя на стол окончательно истерзанную да так и не распечатанную пачку сигарет, - вы ничего не сказали о взаимоотношениях этого гомункулуса с близкими людьми. Какая из двух семей станет семьей этого несчастного существа? Какой муж будет ее мужем? А дети? А ведь и у Бельской и у Верещагиной еще живы отец и мать, я узнавала.

И снова тишина, тугая, точно огромный ком резины. Тишина, в которой умудренные жизненным опытом люди осмысливали все сказанное ректором, пытались примерить к себе ту небывалую и никому еще неведомую трагедию раздвоения личности.

Тишину нарушил негромкий голос ректора.

- Что вы можете возразить, Ася Давыдовна? - спросил он.

Ася пожала плечами - возразить ей было нечего, хотя мозг ее упрямо искал возражения.

- Что ж, давайте принимать решение, - обратился Вадим Сергеевич к членам совета. - Событие, свидетелями которого мы стали, наверняка приобретет самую широкую огласку. И от нас, товарищей Барботько, прежде всего потребуют принципиальной оценки ее поступка. Мы ведь не просто ученые, мы советские ученые, коммунисты. С этих позиций нам и следует отнестись к выпавшей на нашу долю ответственности... Кто имеет слово?