Борис Фрадкин - Пленники пылающей бездны

Глаза Андрея бездумно устремлены на экран. Неожиданно вспоминаются яблоневые сады, высокий берег реки. Потом переезд в другой город, куда отца назначили начальником строительства. Знакомство с Вадимом... Завод... Лена-лаборантка...

Вдруг его сознания уколом иглы касается мысль: правильно ли было связать свою судьбу с подземоходами? Вот уже четыре года провел он в подземных рейсах, добросовестно выполняя свои обязанности. Но ничто ни разу не взволновало его, не поразило его воображения.

Андрей пришел на подземоходы следом за Вадимом. Он втайне завидовал пытливой и порывистой натуре товарища, старался во всем подражать ему, тянулся за ним.

Правильно ли он поступил, посвятив себя чужой мечте?

Ну, а если бы ему довелось принять участие в космическом рейсе, опуститься на поверхность луны, Марса или планеты чужой солнечной системы? Неужели и тогда не дрогнуло бы сердце?

В душе Андрея зашевелилось глухое и безотчетное беспокойство. Оно посетило его впервые и почему-то именно во время такого напряженного и ответственного рейса.

Вибрация путает мысли, от нее в висках тяжесть. Андрей бросает взгляд на приборы. Нити застыли неподвижно. Машине нет дела ни до происходящего в душе механика, ни до той звуковой бури, которая нарастает вокруг корабля.

По скобам Андрей добирается до кабины отдыха, ложится в гамак. Рядом стонет Биронт. А Вадим, Дектярев и Михеев продолжают обсуждать все тот же вопрос: поворачивать ли подземоход обратно или двигаться дальше.

- Я настаиваю на возвращении, - говорит Михеев. - Этого требует главный конструктор. Мы не знаем, что нас ожидает внизу.

- Если бы знали, Петр Афанасьевич, - отвечает спокойный, приглушенный гулом вибрации голос Вадима, - действительно не имело бы смысла ослушиваться начальства. Может быть, у вас есть более серьезные доводы?

Андрей улыбается в подушку: кого захотели переговорить Вадима Суркова.

- Хотя бы вибрация.

- Ну, хорошо. А вы представьте себе, что вибрация захватила бы нас в самом начале рейса, на глубине, скажем, километров двадцать пять -тридцать. Вы бы что, тоже потребовали возвращения?

Михеев молчит. Он никак не может найти убедительных слов.

- Я решительно протестую, - раздается вдруг болезненный возглас Биронта.

- Вот видите, - подхватывает Михеев, - нельзя же злоупотреблять здоровьем людей.

- Вы не поняли меня, - Валентин Макарович садится в гамаке и сбрасывает со лба мокрое полотенце. - Остановиться сейчас - это настоящее преступление. Мои исследования только начинаются. Вокруг появилось столько необыкновенного.

Дектярев похохатывает. Вадим уже с уважением поглядывает на атомиста.

- А ты что скажешь, Андрей?

Вопрос Вадима застает механика врасплох.

- Я согласен куда угодно, - отвечает Андрей, - хоть до центра земли.

Но произносит он это без всякого энтузиазма.

14

Вадиму показалось, что его разбудил смех Лены.

Открыв глаза, он понял - сон прервала вибрация. Смехом Лены звенел корпус машины. К нему примешивалось хаотичное сплетение звуков, среди которых можно было различить шум морского шторма, свист ветра, грохот горных обвалов, стоны, уханье, скрежет.

Вадим сделал попытку думать только о Лене. Ничего не получилось - по корпусу бешеной дробью стучали тысячи тяжелых молотов. Ни магнитоплазменное поле, ни двойные стены корпуса не спасали более экипаж от дикой пляски базальта.

В соседнем гамаке лежал Чураков, ниже Михеев, оба с открытыми глазами.

- Не спится? - спросил Вадим.

- Где же тут уснешь, - ответил Михеев.

Андрей промолчал. Он хотел одного: пусть вибрация будет такой сильной, чтобы в голову не лезли мысли, не мучали его непривычными сомнениями.

Вадим спрыгнул с гамака. И вскрикнул. Ему показалось, что подошвы коснулись раскаленной поверхности. Вибрация уже просачивалась сквозь найловойлок. Она иглами прошла через тело. От нее на минуту перехватило дыхание, ляскнули зубы. Но самое болезненное ощущение было в голове - там, в мозгу, словно завертелось, запрыгало множество остреньких камешков.

- Ф-фу! - командир задышал часто, но остался стоять, упрямо не желая сдаваться. - Ч-черт.... как пробирает! Ну, ничего.

Он направился к люку.

В следующей кабине Скорюпин вел двойную борьбу: то, приникнув к аппарату, вращал лимбы настройки и всматривался в голубую линейку, то, всхлипнув, закрывал лицо ладонями и откидывался в кресле, запрокинув голову.

- Не слышно? - спросил Вадим. Ему пришлось кричать, чтобй преодолеть жужжание корпуса.