Герберт Франке: Последний программист

Так продолжалось год за годом - до тех пор, пока в ее душу не вкралось сомнение. Некоторое время назад она - тайком - поговорила со служащим Охраны данных, и он сказал ей: все программы, которые вводит отец, абсолютная бессмыслица, чепуха, не заслуживающая внимания. Тогда она пошла к врачу, психиатру, и поделилась с ним своими тревогами и сомнениями. Он попросил ее прийти через неделю снова, и во второй ее приход, щадя, насколько возможно, ее чувства, объяснил, что Томом явно овладела некая "идея фикс", из-за этой мании он и кажется людям смешным симпатичным чудаком, и на его болезненные фантазии можно не обращать внимания, если от них не страдают окружающие. Однако именно это теперь начинается: медленно, но верно он превращается в фактор, мешающий нормальной жизни поселка, нежелание его в чем бы то ни было себя ограничивать становится все большим бременем для окружающих - например, он нарушает, создавая помехи, нормальную работу телевизоров, крадет у жителей поселка машинное время. А сейчас, уже после разговора с психиатром, дошло до того, что она с трудом заставляет себя появляться на людях, на улице ее провожают неприязненные взгляды, спасибо, хоть в нее камни не летят. Нет, дальше выносить это невозможно!

Она все стояла за спиной у отца, но тот не слышал и не замечал ее. И вот теперь она робко дотронулась до его плеча. Он обернулся.

- Я уеду, - сказала она. Она хотела сказать что-то еще, но голос ее внезапно прервался.

Том долго не отрывал от нее взгляда.

- Значит и ты меня оставляешь, - произнес он наконец. - Ну что ж, тебя можно понять. Пусть тебя это не тревожит - я справлюсь один.

- Свои вещи я уже сложила в чемодан, - сказала молодая женщина. - Больше не буду тебя отвлекать.

Она пошла к двери, но обернулась:

- Зачем ты это делаешь? Это на самом деле для тебя важно? Я спрашивала тебя об этом несколько раз, но ты на мой вопрос так и не ответил.

Том сдвинул брови: не часто бывало, чтобы он серьезно задумывался над чем-то, что отвлекло бы его от работы.

- Зачем? Зачем?.. - Он беспомощно поднял плечи. - Да, ты спрашивала меня... Если бы я только мог тебе ответить. Но я не знаю ответа. Просто - не знаю. Может быть, я последний ученый, может быть - последний художник. Я не знаю сам, чего я добиваюсь. Просто... я не могу не делать того, что делаю. Ты в состоянии меня понять?

Дочь посмотрела на него, и в глазах ее мелькнуло разочарование, даже гнев.

- Тогда я уезжаю - прощай!

Она вышла из комнаты, дверь за ней закрылась. Некоторое время старик смотрел ей вслед невидящим взглядом, а потом снова повернулся к пульту.

Теперь он проводил в своей рабочей комнате дни и ночи; что-то побуждало его спешить. Возможно, страх, что в нарушение всех законов его лишат доступа к электронной системе. Питался он тетерь одними концентратами - ему доставляли их из универсального магазина. Пил воду из крана, а спал на кушетке, которую, кряхтя и охая, освободил от груды кассет и папок.

Взгляд его почти не отрывался от экрана, пальцы носились по клавишам (вслепую, как у пианиста, настолько отдавшегося музыке, что музыка заполнила его целиком, нет, более того - что он сам превратился в музыку); с реальностью связывала его лишь необходимость удовлетворять свои самые насущные нужды.

Сейчас на экран выскакивали, начинаясь слева, одна под другой, строчки; заполнив экран, они исчезали; у верхнего края появлялись новые и снова начинали заполнять экран.

Наконец на экране появилась многоцветная фигура - множество слоев, линий, стрелок, перемычек между слоями... А потом части фигуры задвигались, будто ожили. Они становились более сложными, цвета менялись, все новые и новые линии появлялись и исчезали... Емкость памяти местного запоминающего устройства была давно уже исчерпана, уже была запрошена и емкость памяти близлежащих центров, однако запрашивались все новые и новые емкости. Прекратилось выполнение всех других программ, вычислительные процессы прервались: явление, вызванное к жизни Томом, волной разбегалось во все стороны, все дальше и дальше по сети электронной связи, сети, превратившейся во второй мир рядом со зримым и осязаемым первым, более древним, и, когда эта волна наталкивалась на препятствие, она не останавливалась, а разрывалась, огибала препятствие, смыкалась снова и катилась все дальше, дальше...

Том сидел перед дисплеем и блестящими глазами следил, как там, будто в зеркале, отражается дело его жизни - изобретение и произведение искусства одновременно, - никем не предвиденное, однократное, всеохватывающее.