Селия Фридман - Черные Земли

- Вы говорили, что ваш Бог не дозволяет использовать Фэа для подчинения людей... только для лечения и тому подобное. Но разве того человека внизу вы не взяли под свой контроль? - А поскольку священник ничего не ответил, она добавила: - Когда приказали ему: "Никаких вопросов".

И вновь он ничего не ответил. Вслух. Но она услышала его слова столь же отчетливо, как если бы они и впрямь прозвучали. Они были у него в глазах, во всем теле, в дыхании.

"Как ты об этом узнала?"

Затем Дэмьен подошел к ней и присел на корточки, чтобы не подавлять своим ростом. Взгляд прямо в глаза был очень приятен. Да и сами глаза у него были хорошие - карие и теплые. Девочка прямо-таки почувствовала, как исходящее из них тепло овевает ей лицо.

- Дело, которое мы должны здесь сделать, очень важно, - объяснил священник. Голос его был мягок и спокоен, он тщательно выбирал слова. Если мы потерпим неудачу, пострадает множество людей. Подобно тому, как пострадал твой отец. Ты ведь не забыла?.. Мы прибыли сюда, чтобы прекратить и предотвратить такие дела. С тем, чтобы от них больше никто не пострадал. А иногда для достижения этой цели... иногда нам приходится идти на вещи, которые не нравятся нам самим. На вещи, которые мы в другом случае никогда не сделали бы.

- Но это же все равно плохо? - спросила Йенсени.

Несколько долгих мгновений он молчал. Девочка чувствовала, что Хессет смотрит сейчас на них обоих, длинные уши подались вперед, ловя неизбежный ответ. Или в самом ее вопросе заключалось нечто скверное? Но ей ведь всего-навсего хочется понять.

- Моя Церковь полагает, что это плохо, - сказал священник в конце концов. - А я иногда и сам не знаю. - Он медленно поднялся, выпрямился во весь рост. - Во имя успеха нашей миссии, Йенсени, мы уже сделали много дурного, и я подозреваю, что предстоит еще больше. Так, знаешь ли, устроен мир. Иногда решение представляет собой всего лишь выбор из двух зол меньшего и большего.

- Таррант мог бы гордиться тобой, - фыркнула Хессет.

Священник бросил на нее жгучий взгляд - и между ними разыгралось нечто, оставшееся вне разумения Йенсени, однако она хорошо ощутила остроту, ярость и боль этого столкновения.

- Мог бы, - пробормотал священник. Потом отвернулся от них обеих. - Да и чей же я, по-твоему, ученик?

Здесь они и решили ее оставить.

Они не говорили ей этого. Да и не нужно было говорить. Уже в ходе путешествия стало ясно, что они не собираются брать ее с собой дальше, на юг, и, следовательно, оставят где-то здесь, в каком-нибудь городке. Так что никакого выбора у них не было. Да, конечно, они постараются обо всем позаботиться, может быть, даже попробуют найти дом, куда бы ее приняли... но в конечном итоге все сводилось к одному и тому же. Они оставят ее здесь. В этих городах. Переполненных голосами. Среди домов, кричащих от боли, среди людей, кричащих от боли, обреченной на жизнь, полную такого безраздельного страха, о существовании которого они, должно быть, даже не подозревают.

И тогда исчезнут детеныши ракхов. И исчезнет Хессет. И исчезнет Дэмьен, а вместе с ним и последние кусочки того хрупкого Покоя, который она обрела в лесу. Покоя столь сладостного и согревающего, что она отдала бы жизнь за то, чтобы обрести его вновь. Какая-то часть этого Покоя по-прежнему оставалась в ней самой - и оставалась в нем. Она чувствовала это, когда он к ней прикасался. А если он уйдет... она лишится этого Покоя. Лишится навеки.

И останется в полном одиночестве. А она ведь уже познала одиночество и слишком хорошо знает, как это больно. А потом эти люди спасли ее. Она все еще оплакивает отцовскую смерть, все еще просыпается ночью, сотрясаясь всем телом после ужасных кошмаров, но священнику и ракханке удалось как-то смягчить ее страдания, и обретенный Покой несколько приглушил ее горе. А теперь она всего этого лишится. И даже думать об этом ей было невыносимо.

Иногда, вспоминая отца, она неожиданно впадала в ярость - и это ее пугало. "Почему, - спрашивала она у него. - Почему ты меня покинул? Мысленно произнося эти слова, она стыдилась их, но обвинения вырывались из глубин сердца слишком страстно и слишком стремительно, чтобы этот поток можно было остановить. - Почему ты не сумел оберечь меня по-настоящему? Почему отправился на смерть, и умер, и оставил меня одну-одинешеньку? И что прикажешь мне делать теперь, когда я осталась совсем одна?" Девочка чувствовала, что обвиняя отца, она тем самым и предает его, но ее гнев был слишком искренен и слишком силен, чтобы она могла отказаться от обвинений. "Где ты? Где ты сейчас, когда я так нуждаюсь в тебе? Или ты не понимал, что все должно случиться именно так?"