Вик Тори - Аномалия

Смольская немного успокоилась и только красные опухшие от слез глаза и нервное раскачивание выдавали недавнюю истерику.

— У них была повышена температура. Оба жаловались на боли в животе, сухость во рту и головокружение, — ответила она глухим голосом.

— Так, это уже кое-что. Во-первых, всем нужно измерить температуру. Кто еще чувствует недомогание и похожие симптомы?

Карпов неуверенно поднял руку. За ним – еще двое охранников и тихо всхлипнула лаборантка.

— Понятно, — мрачно ответил Феликс. – Что у нас с анализами?

— Ничего. Пока у меня не будет хотя бы микроскопа, я ничего не могу сделать, — ответила Ира.

Феликс снял очки, сжал голову руками и закрыл глаза. Когда он так делал, мне становилось страшно. Его напряженное молчание и задумчивые глаза – не самое оптимистичное сочетание.

— Так что же делать? – начал паниковать Карпов. – Надо срочно связываться с Центром и вызывать помощь! Я чувствую, что мне плохо. Вдруг у меня то же самое, что у этих двоих? Я не хочу умирать! Феликс, чего ты молчишь?

— Не надо паниковать, — старший Порываев прервал Карпова. — Сейчас лучше действовать по плану. Сначала нужно изолировать тех, кто чувствует недомогание.

— Что значит изолировать? – заорал Карпов.

— Это значит изолировать, — спокойно ответил Порываев, хоть и было видно, что это спокойствие дается ему нелегко. – Просто ограничить общение с теми, кто здоров, и пару дней пожить в отдельном боксе.

— Я не хочу сидеть в боксе!

— Я вам составлю компанию, мне тоже что-то нехорошо.

Младший Порываев с тревогой посмотрел на отца.

— Так, уже пятеро, — с ужасом констатировала Смольская.

Было решено изолировать их в отдельном блоке. Для этого пришлось убрать перегородку между двумя комнатами и перенести туда кровати. Наша лаборатория стала похожа на госпиталь.

Сначала все было более-менее спокойно. Особого веселья в боксе не наблюдалось, но коллеги общались, нормально ели. Ближе к ночи у Карпова и лаборантки поднялась температура. Смольская, одетая в защитный костюм, бегала вокруг больных и не знала, что делать.

Утро началось со страшной новости. Лаборантка и один из охранников скончались ночью. Карпов и второй охранник не приходили в себя, но были еще живы.

Старейшина, узнав от Амади о произошедшем, приказал своим людям вырыть на кладбище две могилы. Феликс, младший Порываев и наш техник сами понесли трупы на кладбище, запретив их сопровождать.

Когда они, грязные и замученные, вернулись с кладбища, снова нужно было отправляться туда. Скончался Карпов.

Места умерших в изоляторе тут же заняли другие.

Три ужасных дня и три кошмарные ночи. Нас осталось пятеро – я, Феликс, Ира, Смольская, младший Порываев.

У меня в голове не укладывалось, как всего за несколько дней могло случиться такое? Как от экспедиции в семнадцать человек могло остаться только пятеро? Я чувствовала, что это еще не предел.

Мы жили как в бреду. Смольская почти перестала с нами общаться, зато частенько разговаривала сама с собой. У нее были безумные глаза, она не спала несколько ночей подряд. Я боялась, что она сойдет с ума или, потеряв контроль над собой, сделает что-то непоправимое. Феликс с Порываевым почти не выходили из лаборатории, пытаясь починить аппаратуру. Вроде бы им удалось связаться с Центром и оставить сообщение, но ответа они так и не получили. Передатчик сгорел окончательно.

Младший Порываев горевал о смерти отца и уже не верил, что все еще может наладится. Я слышала, как он плачет по ночам. Ира ковырялась с реагентами и пыталась найти хоть какой-то объяснение произошедшему.

Между тем, жизнь в деревне не изменилась. Никто из местных не умер и не заболел. К нашей лаборатории старались не подходить и даже верный Амади извинился и попросил обращаться к нему только в случае крайней необходимости. Все боялись, что болезнь может уцепиться и за их жизни. Мы никого не осуждали.

«Белая чума», о которой говорила Дада, убивала только белых. Однажды я заметила эту сумасшедшую возле нашей лаборатории. Даже в темноте я узнала ее. Дада крутилась рядом, ходила вокруг и что-то высматривала. Я долго наблюдала за ней через окно лаборатории и, наконец, не выдержала. Просто сдали нервы. Вышла на улицу и подкараулила ее.

Она вскрикнула, вонзила в меня свои черные глазищи, сказала одно лишь слово: «Чимекка», и убежала.

Я рассказала об этом Ире.

— Чимекка?

— Да, она сказала Чимекка.