Николай Науменко: Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса

Четвёртый преферансист, Новихин Олег, был самым молодым и энергичным членом команды. Он работал начальником службы безопасности Московской биржы, под началом Коренева, занимался бадминтоном (становился даже чемпионом области), не считая рукопашного боя в силу профессиональной надобности, и слыл знатоком вин и алкогольных напитков вообще. Хотя при этом почти не пил.

Все эти люди были очень непохожими друг на друга, и свела их воедино только одна страсть – к преферансу. Но если для Новихина эта игра подогревала его спортивный интерес, Хаевич ловил удачу, Коренев искал охотничий азарт, то для Уварова преферанс являлся одним из вариантов теории игр, которой он посвящал всё своё свободное время.

– Я космосом не интересовался, – продолжил Хаевич, потягивая пиво и присматриваясь к вяленой рыбке, которую принесла Оксана, повар Новихина; играли обычно в его коттедже на улице Сучкова. – Не могу утверждать, что я совсем уж закостенелый скептик, но не верю, что космос нам необходим. Пусть его покоряют автоматы и роботы, человеку там делать нечего. Кстати, ты говорил об эпохе Великой Тьмы. Тёмная материя, о которой все сейчас говорят, не из этой епархии?

– Это разные категории, – качнул головой Уваров. – Хотя тёмная материя зарождалась примерно в те же времена, миллиарды лет назад.

Хаевич аккуратно разделал рыбку, с любопытством посмотрел на него.

– Ты что же, и в самом деле видишь эти сны – про космос, рождение Вселенной?

– Это не сны. Как бы тебе объяснить… во мне просыпается память происшедших событий, понимаешь? Я вижу то, что было в прошлом, миллионы и миллиарды лет назад.

– Вот этот огонь видишь, о котором говорил?

– И огонь тоже. Первые звёзды, первые галактики, планеты.

– Откуда же ты знаешь, что там происходило?

– Знаю, и всё. Информация сама появляется.

– Давно?

– Если честно, то не очень, год назад всё началось, после ДТП.

– Это когда ты свою «импрезу» разбил?

– Ага.

– Ну, тогда по глоточку.

Они сдвинули кружки с пивом, занялись вяленой кефалью.

Обычно первым к назначенному времени (восемь часов вечера) прибывал Уваров, не любивший опаздывать. Хаевич подъезжал чуть позже, с водителем Сашей, который знал все секреты своего работодателя. За руль после «принятия на грудь» дозы спиртного Хаевич не садился, что было правильно.

Третьим появлялся Коренев с сумкой пивных бутылок. В компании существовал свой распорядок: Уваров покупал торт и конфеты к чаю, Хаевич – сухое красное вино, Коренев – пиво и водку. Новихин принимал гостей, иногда угощая их классным вином из собственного погреба.

– Привет Эйнштейну, – объявил Михал Михалыч, обнимая Уварова, пожал руку Хаевичу. – Жарко сегодня. – Он снял пиджак, подсел к столу. – Ну, что, по пивку?

Налили, выпили.

Коренев блаженно откинулся на спинку стула.

– Хорошо поторговали сегодня, растёт наш газ в цене как на дрожжах. Командир обещал быть через полчаса, если не застрянет в пробке. Стоит Москва, я еле проехал по закоулкам.

Командиром он называл Новихина, хотя по служебному положению стоял выше.

Заговорили о пробках, о неумении служб решить транспортную проблему.

– Вот ты математик, – посмотрел на Уварова Коренев, подцепляя вилкой малосольный огурчик, – взял бы и рассчитал какой-нибудь алгоритм, который избавил бы город от пробок.

– Этой проблемой уже занимались математики, – сказал всезнающий Хаевич. – Но ни в одной столице мира она не решена полностью. Города не резиновые, и когда количество машин превышает пространственно-динамический предел, они встают.

Коренев возразил, что в Варшаве, где он был, пробок нет.

– Нашёл столицу, – отмахнулся Олег. – У них всё ещё впереди.

Коренев снова возразил, что существуют приёмы ограничения въезда в города и другие ухищрения, позволяющие избегать пробок.

Они заспорили.

Уваров слушал, потягивал ледяной сидр и думал о другом. О поездке на родину в Брянскую губернию. О конвенте математиков, где ему должны были вручить престижную премию «Золотой интеграл». О варианте игры нового типа, который он почти рассчитал и к концу года собирался представить на суд математиков института. Работа была интересной, и он надеялся удивить коллег подходом к проблеме, который они назвали бы когнитивно-метафизическим, а он сам – чувственно-магическим. Хотя речь шла скорее о переходе между реальностью и миром чувственных идей, в который ему позволено было время от времени погружаться.