Николай Гацунаев - Концерт для фортепияно с оркестром

Серый струящийся полусвет. Серая равномерно пульсирующая равнина. Серые пологие волны бесшумно вздымаются и опадают. До самого горизонта - замедленное чередование серых холмов и впадин. И ничего, кроме этого величественного колыхания и всепоглощающего серого безмолвия.

Но что это?.. Розоватые сполохи забрезжили над серой равниной. Еще... Еще... Зачем? Не надо! Не надо!.. Пусть погаснут!!!

- Как вы себя чувствуете, дядя?

Метревели открыл глаза, некоторое время смотрел в одну точку ничего не выражающим взглядом, потом зажмурился и встряхнул головой.

- Нормально, Гоги. Все так, как я и предполагал. Отчетливо выраженная депрессия.

В окно палаты ярко светило солнце. Гоги щелкнул тумблером, выдернул вилку из розетки. Затем осторожно снял с головы Андрея гибкий обруч с короткими усиками антенны. Точно такой же обруч лежал на тумбочке рядом с кроватью Метревели.

Сандро Зурабович с интересом наблюдал за действиями племянника, колдовавшего у небольшого прямоугольного ящика с панелью на верхней плоскости. Боковая стенка ящика была снята, виднелись печатные схемы, и загадочно мерцали радиолампы.

- Послушай, чертовски здорово действует этот твой сундук!

- Вы находите? - не оглядываясь, бросил Гоги, тщетно стараясь закрепить боковую стенку прибора. - Что дальше будем делать?

- "Что, что"! - рассердился Метревели. - Дай-ка лучше сигарету.

- Вы разве курите? - удивился племянник.

- Курю, не курю... Есть у тебя сигареты, я спрашиваю?

Гоги молча достал пачку из кармана халата и протянул Сандро Зурабовичу.

- Ну что ты на меня уставился? Давай и спички заодно.

Метревели встал с кровати, подошел к окну, закурил.

- Думаешь, не выдержу? - Доктор в упор посмотрел на племянника. Тот, не сводя взгляда, пожал плечами.

- Скажи честно, - в голосе Метревели звучали горькие нотки. - За кого ты боишься, за меня или за него?

- Конечно, за вас.

- Н-да... - Сандро Зурабович покачал головой, неумело поднес к губам сигарету. - А ведь если бы не он...

- Хватит, дядя!

Гоги шагнул к окну и тоже закурил, втягивая дым нервными, злыми затяжками.

- Кто он мне? Никто! Чужой человек. Спас мою дочь? Да, спас! Но это случайность. Стечение обстоятельств. Импульс. Любой на его месте...

- Их было двое, Гоги, - напомнил Сандро Зурабович. - И второй не успел даже пальцем шевельнуть.

- Ну и что? Просто у вашего Рудакова реакция оказалась лучше.

- "У моего Рудакова", - задумчиво повторил доктор.

Гоги внимательно посмотрел на него и продолжал уже совсем другим тоном:

- Я все понимаю, дядя Сандро. Что надо сделать, скажите, - все сделаю. Лекарства, условия, деньги - ни за чем не постою. Выздоровеет, "Жигули" свои ему подарю.

- С подбитым глазом?

- Кто с подбитым? - опешил племянник.

- Не кто, а что -"Жигули" твои.

- Шутите. - Гоги в сердцах швырнул в окно недокуренную сигарету. - Поймите наконец, вы близкий мне человек. Вам восемьдесят лет.

- Восемьдесят один, - поправил Метревели.

- Тем более. "Перун" - экспериментальная модель. Я ведь вам говорил, объяснял.

- Что верно, то верно, - доктор вздохнул. - Говорил, предупреждал. Стращал даже. А все зря.

- Почему?

- Ты все равно не поймешь.

- Постараюсь понять.

- Ну что ж, постарайся. По-твоему, родня - значит свои. Не родня - чужие.

- Конечно.

- Не перебивай. Вовсе не конечно. Глупо делить людей на своих и чужих, и уж совсем никуда не годится делить по родственным признакам.

- Не пойму, за что вы ратуете, дядя.

- Серьезно?

- Конечно, серьезно.

- Ну что ж, - Метревели пожевал губами. - Это требовалось доказать. Ладно, давай на конкретном примере попробуем. Ты идешь по незнакомому городу и видишь человека, который лежит...

- ...на незнакомой скамейке.

Метревели смерил племянника взглядом, но сдержался.

- Пусть будет на скамейке. Как ты поступишь?

- Пройду мимо. - Гоги недоуменно пожал плечами. - А вы?

- А я, дорогой, остановлюсь и постараюсь узнать, почему он лежит.

- И он пошлет вас семиэтажным, потому что пьян и не желает, чтобы его тревожили. Что тогда?

- Тогда я буду знать, что по крайней мере в моей помощи он не нуждается.

- И что это изменит?

- А почему, собственно, это должно что-то менять? Просто я исполнил свой долг человека и врача. Ведь это мог быть больной или человек, попавший в беду.

- Всем не поможете, дядя.

- Вздор и собачий бред! - взорвался доктор. - Люди должны помогать друг другу. И не важно, случился с человеком сердечный приступ или его избило хулиганье, заблудился он в тайге или попал в катастрофу. Это гражданский долг человека, Гоги. Неужели непонятно?