Абрам Палей - Планета КИМ

Странное, непередаваемое впечатление производила эта постройка на поверхности планеты Ким. Под черным безоблачным дневным небом, на освещенном неярким маленьким Солнцем пространстве, близ огромной ракеты, суетились люди, которых можно было принять в их неуклюжих костюмах за какие-то неведомые существа. Благодаря маленькому горизонту, они казались великанами. Их движения были необычайно легки, быстры и размашисты. Они ударяли молотками, вколачивая гвозди; сталкивались металлические листы; беспрестанно приходили и уходили люди с нагруженными носилками и уходили с пустыми, моментально скрываясь за горизонтом. Но ни шаги, ни удары молотов, ни случайное падение камня не давали звука. Ненарушаемое безмолвие царствовало на маленькой планете. Не было и человеческих голосов: люди, как глухонемые, объяснялись знаками.

Работали днем, а ночью собирались в ракете, Отдыхали, беседовали, спали, читали, выполняли свои хозяйственные обязанности. Организмы стали приспособляться к новым условиям, и путешественники постепенно привыкли к короткому трехчасовому сну.

Дом рос. Через пять-шесть коротеньких дней были наполовину готовы стены, и Семен, руководивший работой, распорядился приступить к более сложной её части — вставке стекол. Несколько листов небьющегося стекла особого состава было взято с Земли, на случай непредвиденной порчи и корабля.

Но раньше, чем путешественники принялись за эту часть работы, их постигло страшное несчастье, надолго оставившее тяжелый след в памяти.

В этот день, как и в предыдущие, группа носильщиков отправилась с утра собирать алюминий.

Но какое же «утро» может быть на планете Ким? От первого до последнего мгновения внезапно наступающего и столь же внезапно исчезающего трехчасового дня — все то же бесконечное, утомительное, удручающее однообразие: черное небо, без всяких следов облаков, никогда не омрачающееся неяркое Солнце, ровный дневной свет: ни рассвета, ни сумерок, ни дождя, ни тумана. Ни малейший ветерок никогда не нарушал мертвой неподвижности, царившей на поверхности планеты. Нюра еще в первые дни обратила на это внимание и спросила Тер-Степанова:

— Сенечка! Что у нас за спокойная планета? Вот где на парусах бы ездить нельзя было, хоть бы и была вода. Неужто здесь никогда не бывает ветра?

— Я думал, что ты сообразительнее, Нюрка, — ответил Семен. — Откуда же быть ветру? Что такое ветер?

— Ай, молчи, — знаю! — закричала Нюра, — ветер — это движение воздуха.

— Ну, вот видишь, голова. А если воздуха нет…

— То и нечему двигаться, — закончила Нюра.

Было и еще одно обстоятельство, способствовавшее чувству однообразия, монотонности, неизменно сопутствовавшему жителям планеты Ким: отсутствие ощущения температуры окружающей среды. На Земле человек, не говоря уже о сырости (которой здесь, конечно, не могло быть), может чувствовать прохладу или теплоту, холод или зной. Но здесь, за пределами ракеты, в своих теплонепроницаемых костюмах, они ничего этого не испытывали. В самом же корабле неизменно поддерживалась температура в 18° Ц, регулируемая электрическими печами.

Накануне сломалась одна из двух пар носилок. Носилки приготовили из первых же алюминиевых листов, обработанных составом профессора Сергеева, и, очевидно, первый блин получился комом: вероятно, этот лист не был в каком-нибудь месте покрыт укрепляющим составом.

Неразлучные Соня и Костров отправились с уцелевшими носилками. Веткин же и Лиза, не желая терять время, пока приготовят новые носилки, отправились порознь в разные стороны, чтобы приносить прямо в руках охапки алюминиевых камней.

Веткин шел на восток, и скоро корабль исчез за горизонтом. Михаил остался один под тесным горизонтом. Маленькое косматое Солнце шло по черному небу ему навстречу. Оно только что взошло, но в нем не было и намека на сходство с тем алеющим диском, каким восходит Солнце на Земле. Очень скоро оно уже довольно высоко поднялось над горизонтом.

Конечно, это было утро. Но ни утреннего ветерка, ни той свежей утренней прохлады, которая так пленительна на Земле на восходе даже самого знойного дня. Ни пятнышка зелени, ни полоски воды вдали: только однообразная ровная, темная даль под маленьким горизонтом.

Веткин шел вперед, огромными прыжками, легко отталкиваясь от твердой почвы. Горизонт уходил от него. Солнце шло ему навстречу, близясь к зениту. Он глубоко задумался. Ему страстно захотелось на Землю. Он на минуту закрыл глаза и мучительно-ясно представил себе первую школу плавания в Москве, где он был инструктором. Синее, синее земное небо! Легкие клубы облаков проплывают в нем, порой затуманивая на мгновение такое жаркое, такое большое Солнце. Москва-река, в которую ему так захотелось погрузиться. Смуглые, коричневые, шоколадные тела в трусиках, плавках и купальных костюмах, разбросанные на плоту, на вышке, мелькающие в воде, где смутными, юркими, ускользающими тенями проносятся стайки мелкой рыбы.