Райдо Витич - Игры с призраком. Кон первый.

Они несли девушку в княжий терем, как Мирослав приказал. Его домина справа от ворот стояла, высилась, почитай, над всем городищем, как дозорный. Крепкая, из дубовых бревен слаженная, в два этажа, с высоким крыльцом, резными перилами и лошадиной мордой над крышей, из деревяшки искусно вырезанной, а уж внутри просторная, что алань за святилищем — и князю, и княжьей родне, и ближним дружникам места хватает, не запинаются за дружку, а и гости пожалуют, не утеснят.

На крыльце стояла пожилая, круглолицая женщина, ладони под передник прятала — их поджидала. Устинья князю по материной линии теткой доводилась. Как в прошлый набег лютичи племя посекли, так одна кровная осталась. С тех пор и жила с родичем под одной крышей, и мать всем дружникам, и стряпуха, и для молоди, что вечером княжья светлица сбирает — пригляд.

Тетка, упрежденная о болезнном госте, нижнюю светлицу занавеской огородила, красно чистое да воду приготовила и вышла на крыльцо поджидать. Ее приемная дочь — Верея, шестнадцатилетняя скромница, молчаливая да работящая, на скамье у крыльца сидела, хлопала белесыми ресницами, вишневые губы поджав, летник на коленях оглаживала. А ну как понадобится подсобить? Она вот — и позвать кого, и подать что — только кликни…

Любопытство девку мучило — что за гостя им лес послал? И рдели девичьи щеки в ожидании, сердечко колотилось — можа красив, да пригож гость незванный и не сговоренный — приглянется Верее, любым станет.

Устинья лишь головой качала, глядя, как дочь розовую ленту на русых волосах поправляет, знала, о чем глупая думает. В возраст давно вошла — сговаривать пора. Дружники княжьи, молодцы ладные да пригожие, что ликом, что статью, как на подбор, хороводят вокруг дочери. Любой в мужья годен, а Верея словно без ума — скользит взгляд голубых глаза мимо, никого не привечает. И чего девке надобно? — вздыхает мать недовольно. Но неволить не хотелось — пущай еще в девках побегает, успеется бабьей доли хлебнуть.

Устинья вдаль глянула и по бедрам от досады ладонями хлопнула:

— Купалу лешак несет! Как же! Куды без него?

От холма, с борбища, вниз по улочке, к терему вышагивал невысокий, коренастый мужичок, пылил кожаными сапожищами, поспешал, ребятишек резвящихся обгоняя.

— Ишь, бежит базыга кривоглазый! Неймется старому! Одни б не управились, что-ль! — ворчала Устинья не по злобе — для порядка.

Женщина она добрая была, всех жалела и этого вредного мужичка, правую руку Мирослава, то ж, но больно не по нраву ей было, что лез он в ее владения. Им вровень зим было, а разнились, почитай, во всем. Ворчливый Купала никому спуску не давал, все поучать норовил, да лез, куда не просят, и в женские дела то ж. И сколь хлебов напекла и ладно ль в горнице девицы убрались, да крепкое ли кросно наткали — до всего дело старому было. Тряхнет русыми кудрями и давай пытать: кто из дружников с девками в светлице засиделся, да почто Мариша с Беликом по воду долгонько ходят? Что ему дело молодое — объясни старому вотлаку, что милуются — до утра бухтеть станет, спасу не будет, изведет, а после забудет, словно не было. Вот и спрашивается, чего бажил? Одно слово — кедрачник. В крови у них ворчать да любопытничать. Послал Солнцеяр Мирославу десничего!

— Пойду я, матушка? — вскинулась Верея.

Боялась она Купалы — страсть! Глянет тот карими глазом на выкате, близна на вежде полуприкрытом, пожует полными губами, тряхнет бородкой, да как зыкнет — сердце девичье в пятки уходит, кожа лягушачьей становится. Одно слово — филин. В правду похож, правильно княжьи дружники его прозвали.

— Иди, дитятко, — кивнула Устинья. — В светелке погоди. Кликну, ежели понадобишься.

И сдуло девушку, словно и не было, только ветка рябинки качнулась. Застучали резвые ножки по гладкой лестнице и смолкло все. Устинья в сторону глянула, чуяла, неспроста Купалу несет, знать скоренько и гость будет — не ошиблась. Молодцы от ворот топали, гордые, словно одаренные, а кого тащат — не разглядеть, черное что-то, только руки безвольно свесились, болтаются. Видать совсем хвор чужак, гость неведомый.

Парни к терему в аккурат с Купалой подошли, в светелку вместе протопали, куда Устинья указала, а та все разглядеть норовила — каков посланец?

Межата положил ношу на лавку, застеленную лоскутным одеялом, осторожно, словно ларчик с бечатами, и, отойдя, крякнул: Вота!

Мерилу Купала сразу плечом оттер — иди, мол, погуляй, нечё те здеся! И к скамье подошел деловито, ладони за пояс кожаный сунул. `И меч не снял, вотлак! — недовольно поджала губы Устинья, но промолчала, не до того, лясы с ним точить, да баруздить, и бочком, бочком поближе протиснулась, разглядеть — чего черен гость?