Райдо Витич: История темных лет

Слабое подобие тех или иных чувств заставляло его начинать отношения в надежде на рождение чего-то большего, ради чего стоит жить, из-за чего чувствуешь себя живым, но слабые намеки на подобные эмоции мелькали и исчезали, так и не получив продолжения и оставляя лишь глухой рокот разочарования. Он чувствовал себя айсбергом, застывшим на века, и мучался от собственной неполноценности, безуспешно пытаясь растопить внутренний лед. Отношения с женщинами зашли в тупик, не разжигали его кровь, не заставляли сильнее биться сердце.

Как взрослый мужчина он был прекрасно осведомлен о проявлении человеческих страстей и многообразии сексуальных отношений, но все разговоры и слухи на эту тему вызывали в нем стойкое отвращение, брезгливость и неприязнь, до тошноты.

Он презирал, не принимал, не понимал и не хотел понимать приверженцев однополой любви, прекрасно осознавая, что это не для него. И вдруг… этот мальчишка. Одна встреча — и буря чувств и эмоций. Они не обмолвились ни словом, ни взглядом, Ричард даже не знает какого цвета у парня глаза, так откуда же в душе такая надрывная пустота, как после потери самого дорогого, самого близкого?

Какого черта память потащила ее в те дни? Впрочем, наверное, любой камикадзе перед смертью вспоминает прошлое. И замечательно, если оно хорошее, вот только умирать с ним тяжелее. Ей проще — славными воспоминаниями она похвастаться не может…

Свадьба была великолепной. Это много лет спустя она поняла насколько была скромной и тихой, словно тайной. Но тогда девочка, еще не отвыкшая от аскетизма военного интерната, была буквально подавлена пышностью устроенного торжества…

А потом звездолет и спальная каюта в бордовых тонах. Она медленно и нерешительно раздевалась, мечтая, как можно скорее пережить необходимую формальность и больше к этому не возвращаться. Она переживала из-за отказа Танжера, боялась близости с нелюбимым. И в тоже время ей хотелось ошибиться в мнении о Пауле. Сердце ждало утешения.

Она его получила сполна.

Паул оказался импотентом.

Но его извращенный ум с лихвой компенсировал физический недостаток.

Он пришел не один. Его сопровождали четверо парней с обнаженными торсами и наглыми взглядами, сочащимися похотью.

Сначала она ничего не поняла, а потом… была просто оглушена осознанием.

Новобрачный развалился в кресле напротив кровати и со зловещей ухмылкой заявил:

— Тебя возьмут мои мальчики. Мне недосуг, а формальности должны быть соблюдены. Начинайте, — и милостиво качнул кистью руки.

Ее возмущенные, полные ужаса крики потонули в потоке глумливого гогота, цоканья, унизительных эпитетов и похотливых стонов.

Ей не зажимали рот, чтобы Паул мог в полной мере насладиться ее криками, всхлипами и хрипами. Ее брали по очереди. Один брал, другой держал голову так, что она видела лицо насильника и блестящие от удовольствия глаза мужа, остальные извращались над безвольным телом. Она не знала, сколько длилась эта пытка и уже не кричала, лишь еле слышно стонала и то и дело теряла сознание.

Она очнулась в ванной комнате от струи холодной воды, направленной прямо в лицо. Ее то ли помыли, то ли продолжили издевательства. Она же увидела лишь зеркало и устремилась к нему с безумной надеждой на спасение — вскрыть вены осколком и испортить извращенцам пикантное блюдо.

— О-о, так ты строптива? Что ж, придется научить тебя повиновению. Кажется, сзади ты еще девственна?

Что-то огромное вверглось в нее, исторгая дикий крик боли из горла. Еще одна разгоряченная плоть заглушила его. Насильники увлеклись новым раундом.

Через час, а может через сутки, ее кинули на кровать, совершенно отупевшую, бесчувственную, потерявшую ориентацию в пространстве и малейшую мысль в голове. И лишь гаденькая ухмылка на ненавистном лице мужа отпечаталась в ее сознании, как татуировка на теле:

— Надеюсь, тебе понравилось.

Ее бросило в дрожь…

Сэнди с грохотом опустила чашку на блюдце.

— …на рейс Z375 заканчивается, — ударило по ушам.

Она опаздывает. Девушка подхватила сумку и спешно направилась к платформе регистрации.

Ричард уперся руками в стенку и уставился на свое отражение в зеркале, но не видел себя. Перед глазами навязчиво маячил образ парнишки, одетого как в броню в черную кожу. Он чуть нахохлился, склонившись над белой чашкой, локтями упираясь в стойку, воротник куртки приподнят, непослушная челка падает на лоб. Непроницаемые удлиненные очки надежно скрывают глаза. Твердые губы упрямо сжаты. На обветренной, но еще по-юношески нежной коже справа резко выделяется неровный белесый шрам — подарок непокоренного ледника или взбесившегося мотолокера.