Василий Шахов - Тень Уробороса. Эпоха лицедеев

Шторм огня планету рушит —

SOS: спасите наши души!

Рядом в почву ударяет первый луч. Промазал…

Секунда…

…Элинор, а за ним — и мы с женой вскакиваем на ноги…

Терция…

…Джоконда включает купол оптико-энергетической защиты, швыряет устройство в нас…

Я все еще не могу выбраться из болота той музыки, в которую погрузил меня внутренний мир Кейт Чейфер.

Кварта…

ОЭЗ накрывает нас с Фанни и лишь чуть-чуть не достает до Зила…

Квинта…

…Второй луч проходит сквозь его тело. А ведь мальчишка хотел закрыть меня. Не думал ни о том, что луч все равно пройдет насквозь, ни о защитном куполе…

Секста…

…Из эмиттеров управленческих флайеров, которые приблизились к развалинам на минимальное расстояние, вырываются лучи. Остатки древней постройки с засевшим в ней снайпером оседают в клубах пыли…

Септима…

…Луч отражается от кокона ОЭЗ, изменяет траекторию и, тая, уходит куда-то вверх. Фанни хватает с бурой травы пульт, отключает купол и бросается к подламывающемуся Зилу…

Октава…

Время сорвалось с места. Все, что я видел разрозненным и медлительным, будто под водой, теперь обратилось в общий хаотический хор расстроенного оркестра. Впереди — грохот взорванных руин, слева — бормотание Фанни. Она уговаривает Элинора держаться до приезда медпомощи. Сзади — металлический голос Джоконды, требующей медицинского флайера, потому что на машине сюда не проехать.

Ч-черт, для них для всех мы не пропадали ни на секунду, а для нас троих минула целая вечность!

— Зил! Слушай меня! — я грохнулся на колени возле него. — Ты потерпи. Главное — потерпи, ладно? Они сейчас прилетят. Они быстро.

Его губы слегка шевельнулись:

— Я… подожду…

— Подожди, подожди! — прикладывая пальцы к артерии на его горле, попросил я.

Пульс дрогнул раз, другой, сократился в ниточку, мелко затрепетал, будто огонь догоревшей свечки — и угас.

В нашу сторону бежали ребята из медлаборатории. Опоздали…

Фанни закричала, размазывая по лицу грязные слезы.

Зацепив меня плечом, к ним с Зилом скользнула Джоконда. Я выпрямился. Все. Его уже с нами нет. Может, сознание еще где-то здесь, но тело умерло.

Обхватив узкими ладонями длинноволосую голову фаустянина, Джоконда что-то зашептала ему на ухо. Так их и застали врачи.

— Что там? — вопила голограмма Тьерри в моем ретрансляторе.

Я наладил видимость и отвернулся.

— Эй, мясники! — заорал он своим подчиненным. — Не ворочайте его! Быстро в креоген — и в лабораторию! Живой еще?

Медики покачали головами.

— Все равно: в креоген — и сюда! Это пока клиническая. Поворачивайтесь, коновалы! Не довезете — уволю! Всех!

— Какого дьявола ты орешь?! — не выдержал Чезаре и завернул крутой бранью на итальянском, так что даже привычные ко всему Марчелло с Витторио шарахнулись от него в разные стороны.

Отогнав нас от Элинора, медики укрылись под энергозащитой.

Я разглядывал поломанный ТДМ.

Выбора у парня не было… И он знал, на что идет. Еще там, в Нью-Йорке тысячелетней давности…

Элинор с интересом и непониманием следил за всем, что происходило внизу. Он растянулся поверх купола ОЭЗ, подперев щеку рукой. Фаустянин никак не мог взять в толк, зачем эти люди подносят к нему (оставшемуся внизу) какие-то инструменты, и от этого ему (наблюдающему с купола) становится холодно до боли в зубах.

Юноша не понимал ни слова. Он уже почти не слышал звуков. Зил не мог разобрать взаимосвязей этого мира. Ему было бы хорошо, если бы не этот лютый мороз в каждой клеточке тела. Что им нужно?

Элинор поглядел на стоявшую в стороне группу людей — двух женщин и четверых мужчин. Где-то за пределом сознания затрепетали слова: «Я подожду!» Они ничего не значили для него здесь. Просто набор звуков.

Ему очень захотелось спать. Он зевнул, потянулся, глянул в серое небо и, беззаботно откинувшись на спину, стал вспоминать перед долгим сном все, что было в его жизни до этого момента…

Случилось это почти пять лет назад.

Был особенно дождливый и холодный день из тех, которые так не любит большинство наставников. Распорядок дня в монастырях Фауста таков, что ни при каких обстоятельствах занятия на открытом воздухе не могут быть отменены. Может, они и закаляют юношей, но взрослые, особо человеколюбивые монахи жалели послушников и часто сами получали нагоняй за тайное нарушение устава.