Владимир Васильев - Дальше в лес…

— А Молчун возьмет, если ты согласишься, — улыбнулся я. Обидели бедную девочку ни за что.

— А я уже согласилась, — положила она свою голову мне на колени, и я опять ее погладил. — Му-у-ур, — ответила она на ласку. — Ну, давай одежду мерить! — вспомнила наконец. — Ты — мой муж, и я вырастила тебе одежду.

— Давай, — согласился я, хотя сил у меня было маловато, однако обидеть девочку мне совершенно не хотелось. Она же старалась. — А меня научишь одежду выращивать?

— Конечно! — пообещала она. — Ничего сложного. Представляешь, какую одежду хочешь вырастить, и показываешь дереву. Оно потом цветет, плодоносит, а плод и есть одежда.

— Вот научишь, я тебе тоже что-нибудь выращу, — попытался я ее обрадовать, представляя, как выращу нечто сказочное, чего она в жизни своей не видела.

— Научить-то научу. Только какая женщина разрешит мужчине одежду для себя выращивать?! Там же столько секретов, мужчинам неизвестных…

— А мне хочется.

— Ну если хочется, то попробуешь, только что у тебя может хорошего получиться, если ты к нам появился в такой страхолюдной одежде, что ее Колченог на кусочки разрезал и в землю закопал, — может, чего путное вырастет, но, конечно, ничего даже не взошло. Лес такого не выращивает. И все твои штучки-дрючки закопал, чтоб народ не пугали. Они тоже не выросли.

— А я-то думаю, где моя одежда.

— А нет твоей одежды. И какая это одежда. Одно название, а ходить в такой по лесу — смех один. Ты вот лучше мою одежду надевай.

Нава сдернула со своей лежанки нечто напоминающее одежду и протянула мне.

Ну да, это штаны, а это рубаха. Пахло от них свежей травой и немного экзотическим цветком — чуть сладковато и крепко. Правильно, мужикам надо крепкий запах, чтобы воняли меньше. Цвета все это было темно-зеленого с бурыми прожилками. А что, для маскировки в лесу здорово. И на ощупь приятно, чуть шелковисто, а веса — никакого практически. Формы только непонятной и размера.

Нава принялась энергично все это на меня напяливать. Сначала штаны, поскольку я сам потянулся, но недотянулся — больно стало. А натянулись они легко — на ноги, а на бедра чтобы натянуть, пришлось меня приподнимать. Ну, я руками себя поднял над лежанкой, а Нава споро штаны и натянула. Сидели как влитые. В прямом смысле слова — будто вторая кожа обтягивает тело. Наконец-то мой несчастный корешок, подвергавшийся словесным атакам, оказался спрятанным. Хоть и топорщил ткань обтекаемым комочком, но никаких конкретных подробностей не просматривалось. Специально проверил. Очень похоже на балетные лосины, но не столь обтягивающие. Возможно, за счет другого качества материала. Я даже воодушевился: все-таки одетый человек — это защищенный человек, хоть одежда и тонка, и прозрачна, и мягка, и протыкаема. А голого человека всякий обидеть норовит. Да и обижать не надо — сам себе комплекс отыщет, сам и обидится. Это притом, что я всегда ходил в первых номерах мировых секс-символов (надо же, даже при амнезии не забыл! А может, не такая уж она у меня категорическая, амнезия-то? Глядишь, вот-вот память и восстановится?), но тут, в лесу, про это не знают и сразу на место поставили.

Рубаха тоже пришлась впору. На торс я никогда не жаловался. Только, похоже, он у меня изрядно отощал. Не до жиру, быть бы живу… Это, кажется, тоже на уровне инстинктов выскакивает. Мудрость народная, отпускная и походная.

Я выпрямился с помощью Навы и принял позу.

— Ну, как? — спросил у единственной созерцательницы.

— Мой муж — самый лучший муж в лесу! Ты — мой муж?

— Конечно! — ответил я громко и пробормотал под нос: — В некотором смысле… Отличную ты мне одежду вырастила. Только она какая-то по фигуре, а мужики приходили все больше в свободной.

— Так у кого фигура есть, тому по фигуре, а у кого изъян какой — пузо торчит, нога кривая или другое уродство, — тот в свободной одежде его и прячет. Тебе прятать нечего.

— Тебе тоже, — признал я искренне.

— А я и не прячу, — покрутилась она передо мной. — Зачем мне прятать, если есть на что посмотреть. Деревья свою красоту не прячут, и птицы не прячут, и звери. Почему человек должен? Одежда нужна, потому что кожа у человека тонкая… А в свободной одежке по лесу неудобно ходить — за все цепляется, поэтому все равно люди не очень-то расхлебяниваются, не раскидывают ветви, куда ни попадя. Вот Колченог, наверное, рукавом за что-то зацепился и провалился ногой, куда не надо было проваливаться, Колченогом и стал, а раньше был не Колченог, а кем он был раньше, я и не знаю, не было меня тогда в этой деревне. Да он и сам, наверное, забыл.