Дэвид аб Хъю: DOOM: Ад на Земле

Но самым кошмарным монстром из всех оказался паровой демон – пятиметровое механическое чудище с целым складом снарядов за спиной и пусковой установкой вместо руки. Когда он передвигался, содрогалась земля и грохот стоял, как от локомотива.

Однако все это вместе взятое не шло ни в какое сравнение с тем, что Арлин вдруг полностью переменила позицию насчет ракеты.

– Прости, что не верила тебе, – сказала она. – Теперь я вижу, что ракету можно построить. Но теперь сомнения точили меня.

– Мы все рассчитали, А.С., проверили и перепроверили. Как же так получилось, что двигатель вышел настолько мощнее, чем мы думали?

– Потому что, очевидно, показатели в руководстве намеренно занижены,

– с улыбкой объяснила Арлин, – скорее всего в целях безопасности.

– Значит, все наши подсчеты – полная ерунда. И как же ты собираешься взлететь на этой штуковине?

– Еще не построили той ракеты, на которой я не смогла бы взлететь, – не слишком уверенно ответила моя подруга.

– Гм… но ведь эту ракету тоже не построили, правда?

– Не глупи, Флай! Ты знаешь, что я имею в виду. Если ты ее построишь, я взлечу, клянусь тебе!

– Гм…

Я не знал, что и сказать, потому что совершенно не представлял, такой ли Арлин летчик-ас, как ей кажется. Мы в воздушно-десантных частях почти не имели дела с ракетами. Но теперь, когда она поверила, нас уже ничто не могло остановить.

Нашлись еще запчасти, и мы сварганили нечто, на восемьдесят процентов отвечающее цели. Доводить изобретение до совершенства времени не было. Воздух становился все более разреженным, и температура падала. Трещина в куполе наконец давала о себе знать.

Давление снижалось совсем понемногу, и мы этого почти не замечали, если не считать того, что я задыхался, взбираясь по лестнице, а Арлин, подав тяжелую деталь, каждый раз устраивала передышку.

Через несколько дней я поймал себя на том, что мои мысли блуждают в самый разгар работы. Я заставил себя сосредоточиться, но через мгновение опять отвлекся.

У Арлин лучше получалось сосредоточиваться. Может, потому что она была меньше, ей не требовалось такого парциального давления, как мне. Но мы оба начинали изрядно подмерзать.

Увидев, что Арлин дрожит во время работы, я заставил ее натянуть пару свитеров и сам сделал то же самое. Мы ходили в перчатках, я, правда, снимал их, когда они мешали. Тогда руки превращались в ледышки, и я натягивал их снова, чтобы согреться, прежде чем опять приступить к соединению тончайших проводков, подводящих энергию к плазменным шарикам.

Вдруг раздался истошный трезвон барометрического датчика. Мы с Арлин обеспокоенно переглянулись – второго предупреждения не требовалось. Пора было переходить на кислород. Мы решили пользоваться одной бутылкой, стараясь ограничиться несколькими глотками воздуха в час, и позволяли себе дополнительную дозу, только когда совсем тупели или начинала кружиться голова.

Дело в том, что кислорода у нас было в обрез. И хотя дядюшка Шугар зарядил бутылки по максимуму, даже при экономном расходовании их хватило бы ненадолго. Имелись еще бутылки, но их мы приберегали для топливной смеси.

Естественно, с падением давления приходилось прикладываться к бутылке все чаще – хотя, как ни странно, теперь оно падало медленнее, поскольку не стало силы, выталкивающей воздух наружу.

Мы растягивали запасы кислорода, как могли, но он все равно кончился, когда оставалась еще куча недоделанной работы. До службы в армии я хорошо походил по горам в родном Колорадо, поэтому теперь давал Арлин советы, как следует вести себя в разреженной атмосфере.

– Не дыши глубоко, – поучал я. – Больше отдыхай и говори только в случае необходимости.

Работа, однако, продолжала требовать физического напряжения. Чтобы справиться с одышкой, приходилось то и дело прерываться. Мы быстро уставали и нуждались в хорошем сне, но по-прежнему не позволяли себе спать больше четырех часов. Спи мы дольше, конец работы отодвинулся бы еще на какое-то время.

Низкое давление – коварная штука. С одной стороны, оно имеет вполне очевидные последствия – слабость, затрудненное дыхание и охлаждение организма. Но есть и другие симптомы, о которых не сразу догадаешься: это звон в ушах, ухудшение слуха (в разреженном воздухе звуки слегка приглушены), а самое страшное – нелады с головой. Человеческий мозг рассчитан на определенное атмосферное давление, и, если оно слишком высокое или слишком низкое, с людьми могут твориться разные странности.