Ник Перумов - Армагеддон

Да, лучше всего будет поступить именно так. А пока придётся ещё немного запастись терпением - как раз то, что Инфелиго хотелось делать меньше всего. В целом он был согласен с мягкокожим циником, Бирсом, который определял терпение как «уменьшенную разновидность отчаяния, замаскированную под добродетель».

Тем не менее на этот раз в целях безопасности целесообразней было выждать несколько часов, нежели поддаться стихийному порыву и начать действовать без промедления.

К тому же не было никакого смысла в том, чтобы лежать до вечера на песчаном холме, поэтому он решил вернуться на корабль, пропустить рюмку бренди и разок-другой выкурить трубку.

Довольно долго длилось путешествие на эту отвратительную планету, где мягкокожие бок о бок жили с нечистью, словно демонстративно проводя в жизнь соглашения, стоящие на защите независимости рас. А ведь именно на взаимной ненависти держалась власть Совета. Так что, как ни обернись дело, деревеньке этой не жить.

Инфелиго уже долго преследовал двух беглецов и за это время изрядно притомился. Сейчас не помешало бы как следует отдохнуть и слегка подзаправиться. Вечером ему нужно быть в хорошей форме. Дело предстояло очень и очень ответственное, и провалить его из-за глупой оплошности или усталости было недопустимо.

Встав на ноги, Инфелиго потянулся и зевнул. Он уже ощущал теплоту мягкой постели, которая его поджидала. Рот наполнялся слюной в предвкушении хорошего бренди.

Прижав к бедру ятаган, чтобы тот не клацал, ударяясь о камни, Инфелиго принялся спускаться с холма. Но не сделал и двух шагов, как ощутил, что по спине у него пробежали мурашки.

Каким-то внутренним чутьём обнаружив за спиной присутствие угрозы, он резко обернулся, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу. Одно- временно его рука превратилась в огромный дьявольский коготь, который он вознёс над собой, собираясь поразить неприятеля магией.

Каково было его удивление, когда сзади никого не оказалось!

Никого и ничего, кроме пустого холма.

Он вновь взглянул вниз на деревню мятежников. Их спокойствие казалось невозмутимым. Мягкокожий мальчишка с моторным бесом по-прежнему сидели на корточках у общего котла и как ни в чём не бывало продолжали есть.

Если бы возникла опасность, снующие повсюду домовые вмиг подняли бы тревогу. Однако внизу царила атмосфера безмятежности и никаких видимых признаков беспокойства не наблюдалось.

«Вечно тебе что-то мерещится, Инфелиго, - подумал он. - И неудивительно: после такого утомительного путешествия может что угодно привидеться».

Тем не менее остаток пути он решил проделать в преображённом виде. И, скинув с себя распавшуюся на части одежду, сменил человеческий облик на внешность огромного, покрытого зелёной чешуёй демона с горящими глазами и длинными, сверкающими клыками.

Он был действительно на редкость могущественным созданием. Ни одно смертное существо в Галактике не могло сравниться с ним по силе и ловкости В магии также ему не было равных, если не считать коллег из Совета Семи, которым он, безусловно, ни в чём не уступал. Все члены Совета Семи с одинаковой лёгкостью существовали как в виде демонов, так и в человеческом облике, а своё могущество черпали из неиссякаемого источника распрей и взаимной ненависти. В пищу им равно годились тысячелетнее противостояние русских и американцев, ненависть подневольных дьяволов к своим поработителям, матюки Старого Чёрта, ночные кошмары Билли Иванова, злоба братьев Карвазериных и даже демонофобия Тани Лоусон. Неудивительно, что Совет Семи уже тысячу лет заправлял делами в Галактике. Даже всемогущего Планетарного Демона они сумели сокрушить, зачерпнув силу в его собственной безграничной ненависти и обрушив её на казалось бы непобедимого Демона. И если бы сейчас их тайна выплыла на поверхность, реально Совету Семи ничего бы не угрожало, ибо что может погасить тысячелетнюю ненависть?

Разумеется, сами члены Совета Семи ненавидели друг друга самой лютой, самой изощрённой и чистосердечной ненавистью. Только профессионалы недоброжелательства способны на такое чувство. Дай он только слабину, ошибись на полйоты, соратники наверняка отняли бы часть его прибыли, а то и вовсе прикончили бы его на месте.

Не то чтобы дружбу, но даже обычную терпимость эта братия не признавала, о чём Инфелиго крайне сожалел. Уж он бы тогда знал, как поступать с коллегами! Кстати, если говорить о жалости, то о ней весьма выразительно высказался другой излюбленный им талантливый мягкокожий, маркиз де Сад, - изречение, которое Инфелиго почитал за одно из важнейших руководств в жизни.