Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества

– Архар, я Кондор! Кондор вызывает Архара! Прием!

Архар не отвечал. Вяткин снова начал вызывать, и снова молчание.

(Ни Вяткин, ни Скворцов не знали и не узнали никогда, что приемник радиостанции был крайне неудачно сконструирован, а на сильном морозе не работал вообще. Передатчик работал, Вяткина отлично слышали в Ивделе, Североуральске и даже в Верхотурье, ему отвечали, но он не слышал никого. Что поделать, это было самое начало транзисторной техники!)

Земля приближалась, медленно вращаясь под бортмехаником. Сверху была видна железная дорога, и при каждом обороте ему сначала казалось, что она приближается, а потом – что удаляется и он не сможет сориентироваться и найти ее. Самолет тоже был еще виден, но с каждым оборотом все хуже и дальше. И радиус действия радиостанции уменьшался по мере приближения к земле.

– Архар, я Кондор, прием! – снова крикнул Вяткин, и когда снова не получил ответа, заговорил в микрофон:

– Архар, я Кондор. Меня обезоружили и выбросили из самолета. Марков и Завадский уводят самолет в Америку. Повторяю: в Америку через полюс. Сейчас я еще вижу самолет, он идет на север. Нет, кажется, поворачивает на восток. Продолжаю следить. Архар, да отвечай же!

Архар, конечно же, не ответил.

Приземлился Вяткин очень удачно – на болото, поросшее невысокими кривыми сосенками. Перед самым приземлением он успел заметить, что до железной дороги всего-то километра два, и часа через полтора добрался до нее. Но выходить на нее не стал. Пока он опускался на парашюте, а потом, проваливаясь в снег, шел к железной дороге, у него было время, чтобы принять решение, и он его принял.

Лучше всего было исчезнуть. Вообще исчезнуть. В противном случае его ждал как минимум срок за пособничество.

(Именно поэтому Кондор больше ни разу не вышел на связь, как ни вызывал его Архар.)

Выйдя к железной дороге, Вяткин двинулся вдоль нее на юг, стараясь не подходить близко и в то же время не терять ориентира. Первую ночь он провел в лесу, а на следующий день, уклонившись от железной дороги к западу, набрел на охотничью избушку. Начиналась метель, он рассчитывал переждать ее здесь.

Хозяин, судя по всему, был где-то рядом; вскоре он вернулся. Вяткин сказал ему, что он летчик с самолета, совершившего вынужденную посадку в тайге, и идет туда, где может получить помощь. Охотник вызвался, когда кончится метель, проводить его к железной дороге, до которой, как он сказал, было километра два или три. По этому поводу Вяткин поделился спиртом из своих запасов, а ночью, ближе к утру, задушил спящего хозяина пистолетным ремешком.

Он надел бушлат и штаны охотника, благо по размеру почти подходили. Шапку тоже надел. На покойника натянул свое летное обмундирование, шлемофон. Унты оставил себе. Сунул ему в карманы кое-какие мелочи из тех, что не жалко, ненужную уже радиостанцию. Потом с трудом усадил покойника на лавку, зарядил его двухстволку двумя жаканами и с небольшого расстояния разнес ему голову. Обсыпал все в избушке порохом, поджег ее и, забрав ружье, ушел на лыжах навстречу метели, держа по компасу такое направление, чтобы постепенно приближаться к железной дороге. Через несколько километров на реке он нашел прорубь, едва затянутую льдом, пробил лед прикладом двухстволки и утопил ружье. Себе он оставил пистолет.

Когда в марте искали (во второй раз уже) следы самолета, нашли сгоревшую избушку, труп с разнесенным черепом, остатки радиостанции и предположили, что труп Вяткина. Проведенная в Свердловске экспертиза предположение подтвердила. Охотник – хозяин избушки – был объявлен в розыск, ввиду особой важности – всесоюзный, но его так и не нашли.

Пригородными поездами, в товарных вагонах, попутными машинами, иногда пешком – Вяткин двигался на восток. В селах старался не задерживаться, а в больших городах, где легко затеряться, чувствовал себя, как рыба в воде.

Стрелять ему больше не пришлось. Того пацана, что в поезде пытался украсть у него пистолет, он просто выкинул на ходу из вагона. Может быть, тот даже остался жив, – если не налетел, падая, на столб или еще что-нибудь твердое. Вяткин, правда, очень старался, чтобы налетел.

В марте, когда его труп нашли на севере Свердловской области, Вяткин был уже на Алтае, в глухой старообрядческой деревне, которую ни царская (со времен Алексея Михайловича), ни советская власть не смогли полностью взять под свой контроль. В деревне был колхоз, который всегда перевыполнял плановые задания – в основном на два-три процента, но случалось и на двадцать, – но никогда не брал встречных планов или повышенных обязательств. Местные парни традиционно служили на флоте, и командование всегда отзывалось о них лучшим образом. Во всем остальном – деревня жила своей жизнью, и власть от нее отступилась. А в дни выборов про нее вообще забывали, и в списки избирателей ее жителей не включали никогда, чтобы не мотать понапрасну людям нервы и не портить себе отчетность.