Олег Азарьев - Спящая красавица

– Клянешься?

– Клянусь!

Теплая ладонь убралась с моего затылка. Я выпрямился. Старческое лицо жреца с жидкой седой бородкой, обвисшей кожей и глубокими морщинами расплылось в доброжелательной гримасе. Он кивнул – седые космы метнулись по плечам – и торжественно провозгласил:

– Идем, Гар сын Вада. Вождь поселка Лаен, Римади сын Камрела, ждет тебя.

Жрец пошел впереди меня, а я старался не наступать ему на пятки, хотя, должен признать, старик двигался вполне сносно для своего преклонного возраста.

Позади нас заскрипели и гулко стукнули створки – двери закрылись.

Мы прошли полутемным коридором, поднялись по каменной лестнице на второй этаж и очутились в большом зале с высоким потолком и двумя глубокими треугольными окнами в стене слева от меня. Света из окон хватало, чтобы увидеть, что эта комната – святилище богов. Напротив окон во всю стену высились громадные глиняные рельефы богини-Матери в разных ипостасях, символизирующих жизнь: молодой девушки в объятиях юноши – символ зачатия; женщины, рожающей буйвогорба, – символ плодородия; женщины с младенцем – символ материнства и покровительства детям; а напротив этих символов прятался в сумраке между окон символ умирания и смерти – старуха, обнимающая тепрадалка, летающего ящера-стервятника. Стена Жизни и Стена Смерти.

На Стене Жизни, между рельефами богини-Матери, в большом количестве и с огромным тщанием вылеплены были женские груди, круглые, полные жизненных соков – символ изобилия, которого так не хватает в нашем мире. А еще по толстой штукатурке стен шла замысловатая резьба. Все это было окрашено в красный, синий, зеленый и черный цвета.

Жрец вышел на середину зала и остановился, глядя на достигающую потолка статую Матери Всего Сущего. Она занимала полукруглую нишу в торцовой стены слева от окон. Статуя изображала тучную женщину с огромной обвисшей грудью, широченными чреслами и громадным круглым животом. По сторонам ниши, вмурованные в стену, топорщили рога черепа буйвогорбов.

Я остановился чуть позади жреца и оглянулся. У торцовой стены напротив статуи богини, стояли статуи поменьше – более мелких богов: юноши-оплодотворителя Аполиса – возлюбленного богини-Матери, бородатого Мегреса верхом на брогале, женщины с ребенком, сосущим грудь, – Матери-Кормилицы, и совсем мелкие статуэтки, рассмотреть которые в сумраке было невозможно, да и не было на это времени.

Перед статуей Матери Всего Сущего стоял каменный алтарь. В углублении алтаря светились угли. Судя по сладковатому запаху в зале, там жгли кору данала – очень долго тлеющего смолистого дерева, которое росло далеко за горным хребтом на равнине.

Жрец достал из мешочка на поясе щепотку трав и бросил на угли. Взметнулись язычки пламени в струйках серого дыма, по залу пополз терпкий запах. Жрец произнес заклинание, отгоняющее злых демонов и попросил у богини поддержки. Из бормотания выяснилось, что зовут хреца Халар сын Матуна.

Затем через другую дверь мы вышли на еще одну каменную лестницу и поднялись этажом выше – в такой же прямоугольный зал с раскрашенной резьбой по стенам, с большим закопченным очагом в углу, но уже с тремя треугольными окнами. Пол устилали круглые циновки.

В конце зала на застеленном сине-зеленой шкурой беросмедя каменном сиденье со спинкой восседал, как я догадался, вождь Римади сын Камрела в круглой меховой шапочке, украшенной разноцветными перьями. По углам зала стояли охотники с копьями и обсидиановыми топорами, под средним окном подпирал стену еще один охотник, плечистый и рослый, – и удачливый, судя по двухрядному ожерелью из разнообразных клыков на шее, а на скамьях по обе стороны от сиденья вождя теснились приближенные. По левую руку от вождя покачивался рогатый череп буйвогорба на голове колдуна. Место по правую руку пустовало, должно быть дожидалось жреца.

И точно, жрец уселся на свободное место, а я оказался один перед всей этой компанией бездельников, жаждущих новостей. Мне даже не предложили сесть.

Я слегка поклонился и сложил руки на груди.

Жрец почтительно потянулся к вождю и пошептал ему на ухо. Перья на шапочке качнулись в сторону жреца и обратно.

– Говори, Гар сын Вада! – велел Римади, забравши в горсть длинную с проседью бороду. Черные глаза его с мешками и синими кругами, должно быть от недосыпания, смотрели устало, зло и обреченно.

"И впрямь давненько не появлялся тут рассказчик, – отметил я с недовольством. – Не припомню, чтобы где-нибудь столь недружелюбно принимали меня. Но за мной – право требовать соблюдения условий приема рассказчика".