Артур Конан-Дойль: Опасность!

Полностью снаряженные лодки залегли у Бланкенберга, воздерживались от всяких действий и наблюдали за морем. Британский флот собрался у наших берегов. Ультиматум ещё не истёк, но всем было ясно, что англичане непременно ударят. Четыре вражеских аэроплана обозревали нашу оборону с огромной высоты. Неприятель расположился в виду нашего берега; я поднялся на маяк и насчитал тридцать линейных кораблей помимо многочисленных крейсеров и тральщиков – британцы приготовились форсировать минные поля. Мы установили на подходах две сотни мин: половина контактных, половина с дистанционным подрывом, но этого оказалось недостаточно – враг уничтожил и крепость, и все наши корабли за три дня.

Я не стану рассказывать обо всех военных событиях и остановлюсь лишь на моих собственных делах, тем более что именно они дали решающий результат. Прежде всего, я послал четыре слабейшие лодки к базе. Им было приказано лечь на песчаное дно и выжидать на глубине в двадцать футов, всплывая лишь ночами. Я категорически запретил любые попытки контакта с врагом, даже при самой соблазнительной возможности. Четыре второразрядные субмарины должны были остаться невидимы и нетронуты до будущих распоряжений. Я назначил командиром резервной флотилии коммандера Панзу, пожал ему руку на прощание и передал листок из блокнота: тактический план и некоторые общие принципы действий в могущих наступить обстоятельствах.

Пришло время заняться главным отрядом. Я разделил его на два дивизиона: «Йота» и «Каппа», под моим собственным командованием и «Дельта» с «Ипсилоном» под началом кэптена Мириам. Кэптен ушёл в Канал: ему предстояло действовать самостоятельно; мой дивизион направился к Дуврскому проливу. Мириам доподлинно знал весь план кампании. Перед выходом я проинспектировал все лодки. Каждая шла в поход с запасом в сорок тонн нефти для надводного плавания и с полностью заряженными аккумуляторами для хода под водой. Все субмарины несли по восемнадцать торпед и по пятьсот снарядов для двенадцатифунтовой скорострельной пушки, смонтированной на палубе; при погружении, орудие укладывалось в водонепроницаемый контейнер. Мы погрузили в субмарины запасные перископы и антенну беспроводного телеграфа – в случае необходимости экипаж устанавливал её на рубке. Запаса продовольствия хватало на шестнадцать дней для команды в десять человек. Так был снаряжен наш подводный отряд: четыре субмарины. Им предстояло обратить весь флот и все армии Британии в бесполезное ничто. 10 апреля, на закате дня мы вышли в знаменательный поход.

Мириам ушёл раньше, в полдень – ему досталась самая удалённая позиция. Я вышел из гавани Бланкенберга вместе со Стефаном на «Каппе»: нам выпало действовать в одних водах, хотя и независимо. Мы посмотрели друг на друга; я помахал Стефану рукой, он ответил; сдвижные крышки люков закрылись. Водяные цистерны были уже заполнены, все клапана и отдушины закрыты. Я обратился к раструбу переговорной трубы и приказал механику дать полный ход.

Как только мы дошли до оконечности пирса и вокруг лодок заплясали белые гребешки волн, я резко опустил горизонтальные рули и ушёл под воду. Светло зелёный цвет воды за иллюминатором сменился на тёмно голубой, манометр показал глубину в двадцать футов. «Йоте» предстояло пройти под английскими кораблями и я, с опасностью запутаться в минрепах наших собственных контактных мин, довёл глубину погружения до сорока футов, поставил лодку на ровный киль и пошёл вперёд, на великое дело со скоростью двенадцать миль в час под упоительно мягкое жужжание электромоторов.

Я стоял у рычагов управления и, если бы рубка была из стекла, увидел бы над собой множество теней – корабли британского флота. Субмарина шла на запад; через девяносто минут я выключил электродвигатели и, не продувая цистерн, вышел на поверхность. Окрест было лишь море, дул сильный ветер и я решил не открывать надолго люк – запас плавучести оставался невелик – но всё же поднялся на рубку и глянул назад. Позади, в розовом зареве заходящего солнца виднелся Бланкеберг, чёрные трубы и надстройки вражеских кораблей, маяк и крепость. Раздался удар большого орудия, затем ещё один. Ультиматум истёк. Война началась.

Надводный ход субмарины в два раза больше подводного и рядом с нами не было ни одного судна: я продул цистерны и кит-убийца пошёл по водам. Всю ночь мы держали курс на юго-запад со средней скоростью в восемнадцать узлов. В пять утра я нёс одинокую вахту на крохотном мостике и увидел вдали, на западе редкие огоньки. «Йота» подходила к берегу Норфолка. «Ах, Джон, Джонни Булль – сказал я – ты получишь хороший урок, и именно я тебя выучу. Мне выпало преподать тебе, Джонни, что никто не может жить по собственным законам, как если бы вокруг никого не было. Побольше благоразумия и поменьше политиканства, Булль – вот смысл моего урока». Но затем пришло сострадание, я подумал о толпах беспомощных людей: шахтёрах Йоркшира, суконщиках Ланкашира, металлистах Бирмингема, докерах и рабочих Лондона и прочих людях, обречённых на голод моею рукой. Вот они христарадничают ради куска хлеба и я, Джон Сириус тому виной. Но что ж? Это война и если её начали дураки, то пусть и заплатят сполна.