Евгений Филенко: Роман века

Если снова прибегнуть к акушерским аналогиям, Рагозин внезапно ощутил под сердцем толчки нарождающегося ребенка. В нем из ничего, из пустоты и небытия, возникал новый замысел. Вот это и впрямь был хрустальный замок. Без подделки, без подмены тончайшего, чистейшей воды хрусталя дешевыми стразами. Он рос в Рагозине по стеночке, по комнатке. Но до завершения было еще ох как далеко!

Рагозин дошел до своего лучшего друга, и тот оказался дома. Он был не один, а с любимой женщиной, которая покуда мирилась со статусом очередной любовницы, но в перспективе с неизбежностью должна была стать очередной же законной женой… Рагозин сорвал их с постели, но это ничего не меняло, да и не значило. И друг, и его женщина, оба были рады Рагозину, они приютили его в своем гнезде, усадили в самое глубокое кресло, напоили чаем с яблочным пирогом, окружили заботой и лаской… Конечно же, и тут не обошлось без романа. Даже отсутствующий, погребенный за далекой дверью черного дерматина, он осенял Рагозина, образуя над ним некую ауру, которая ощущалась людьми равно близкими и незнакомыми, подвигала их к добру и сочувствию.

Так минул и день, и другой.

У Рагозина кончались деньги. Разумеется, стоило ему лишь заикнуться… Но не хотел он связывать себя обязательствами перед кем-нибудь. Не любил поэтому брать в долг, а еще сильнее — возвращать долги. Стало быть, нужно было устраиваться на работу.

Он обошел все близлежащие доски объявлений и присмотрел себе с полдюжины вполне приемлемых местечек. Основным критерием отбора была минимальная занятость при максимальном доходе. Разумеется, воззвания типа «Требуется замминистра» или «Приглашаем председателя Госкомитета» начисто отсутствовали. На самые лакомые синекуры объявления традиционно не давались, поэтому приходилось довольствоваться чем-то вроде электрика в детском саду, дворника или, паче чаяния, страхового агента. Престижность для Рагозина значения не имела. Он давно уже махнул рукой на свое высшее инженерное.

Рагозин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.

— Как, вы сказали, ваша фамилия? — переспросила та. — У вас нет родственника среди писателей?

Рагозин понял: тоже читала. Но как, каким внепространственным способом его роман обрел повсеместное хождение? Это оставалось загадкой. Во всяком случае, Рагозин от родства с самим собой открестился и был приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.

Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран, с которого молодые люди, похожие на оборванцев, не то пели, не то бранились на непонятном жаргоне, и ничего этого не слышал. Под звуки электронной музыки в нем шла кропотливая работа. Возводился очередной пролет его личного, рагозинского хрустального замка.

Заверещал телефон.

Рагозин снял трубку.

— Слушаю, — сказал он с раздражением. — Да слушаю же. Говорите, вас не слышно!

Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги. Звонок повторился.

— Рагозин? — спросили его глубоким бархатным голосом.

— Да.

— Михаил Вадимович?

— Допустим.

— Скажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?

— Куда ж я в такую пору… — начал удивляться Рагозин.

— И замечательно. Будьте дома.

— А какого, собственно, рожна… — возмутился было Рагозин, но в трубке запищало.

— Моду взяли, — проворчал он по инерции. — Указывать будут, где мне быть! Захочу — и уйду куда угодно…

За окном разверзлись хляби, в стекло плеснула вода, подоконник задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец толщиной каждая. Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для великана, колотили куда ни попадя с отчаянной силой. Идти было некуда. Вообще покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось безумием. Рагозин побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору.

«Сейчас в нашей программе прямой репортаж с третьего, заключительного тура Второго всесоюзного конкурса молодых артистов стриптиза, — доверительно сообщил ему диктор, — По окончании — новости Агропрома.»

Позвонили в дверь.

Пролет и часть резной колоннады хрустального замка остались незавершенными.

— Да мать же вашу, — сказал Рагозин разочарованно и пошел отпирать.

На лестничной площадке стояли трое, совершенно мокрые. Двоих Рагозин никогда прежде не встречал. Первый, плотного телосложения, с пузцом, упакованный черное кожаное пальто, с которого стекали ручьи, увенчанный черной же широкополой шляпой, при виде Рагозина эту шляпу снял и стряхнул с нее бусины града. Второй, с лицом аскета-схимника, в рыжей неровной бороде и рыжем в расползшихся пятнах сырости плаще, маячил чуть позади, утолкав руки в карманы, и с плохо скрываемой неприязнью сверлил Рагозина безумным взглядом больших желтых глаз. Третьей же была та самая изможденная девушка-редактор. На сей раз она была облачена в бесформенное и бесцветное пальтецо, также предельно мокрое.