Не стану. Раньше бы, годик—другой тому назад, непременно бы вытряхнул, а теперь не стану. Себе дороже. Это машина либо окружного начальства, либо какого-нибудь биржевика. Первое само меня откуда угодно вытряхнет. А второй сперва посулит денег, потом затребует адвоката, а в конце концов раззвонит по скупленным газетам и видеовещанию, что охранка занимается вымогательством и травлей честных бизнесменов. Так что ну их всех к ляду. Слава богу, кроме него в этом эшелоне до конца моего участка больше ни одной машины.
«Что же ты, Гоша, пообломался так скоро? Арсланыча, видно, на тебя нет».
Стиснув зубы, врубаю связь.
— Борт 12–763, прекратить рыскать по эшелонам! — рычу в черный шарик микрофона. — Две секунды на размышление!
Поганец, как ни странно, не прекословит. Послушно выруливает к центру эшелона и даже сбрасывает скорость.
Кто это у нас такой исполнительный? Запрашиваю со своего терминала справку о владельце номера. На бирюзовый монитор выскакивают темно-синие буквицы. Оказывается, я приятно ошибся. Это не окружная управа, не растленный бизнесмен, а вовсе даже Мэгги Кубышева, наша телезвездочка. «Трудами денег накопил, красивый „Мерседес“ купил…» Конечно, слабыми женскими ручками не так просто ей совпадать с таким танком, особенно по первости. Зря это я ее отрявкал.
— Борт 12–763, счастливого пути!
Мэгги игриво мигает мне огнями на днище «Мерседеса».
В считанные мгновения транспортный эшелон на высоте восьмидесяти метров наполняется тяжелыми грузовыми элкарами. Подвывая и стреляя шальными разрядами статического электричества, они ломят в направлении Южного порта. Серые, вислопузые, похожие на стадо кашалотов, что смылось в воздушные просторы Гигаполиса из самой сердцевины побоища, устроенного бравыми китобоями где-нибудь в Индийском океане. Притормаживаю, дожидаясь конца потока. Мало отрадного, если в тебя зафитилит случайно вырвавшаяся из перетруженного генератора молния…
Прямо подо мной проспект Независимости пересекает плотная разношерстная толпа. Несут какие-то плакаты, содержание которых я разглядеть не могу. Поскольку цветов и воздушных шариков нет, делаю вывод, что демонстрация протеста против чего-нибудь. Разворачиваю элкар и некоторое время сопровождаю шествие.
— Центр, здесь Авилов, на углу проспекта Независимости и улицы Демократии вижу скопление людей.
— Все в порядке, Авилов, это безработные. Идут к мэрии требовать повышения пособий.
Я уже и сам вижу, что за лозунги тащат эти здоровые и, в общем-то, неплохо одетые мужики. «Даешь бесплатный проезд!. Господин Степняк, где наши сто квартир?. Пролетарии всех стран, не поддавайтесь!..» Забавно, что ни на одном лозунге нет требования новых рабочих мест.
С полминуты слежу за их движением по карте округа. До мэрии топать им еще километров пять. Ничего, экземпляры мордастые, откормленные, только промнутся.
Возвращаюсь в Трубу.
В серую пелену дождя с нарастанием входит режущий свист. Над моим элкаром по закрытому виадуку, невидимый, проносится пассажирский магнар. Кажется, даже воздух трепещет, а дождинки замирают на лету. Но это длится какие-то секунды, и когда зуд в волосах под шлемом и боль в зубах отступают, магнар уже далеко, вспарывает по живому покойную, влажную атмосферу соседнего округа.
Хотя там вовсе не обязательно моросит, как у нас. Вполне допускаю, что тучи водят хоровод исключительно над небоскребами деловой части Гигаполиса, а за ее пределами светит тощее осеннее солнышко.
Можно перекинуться парой слов с трассерами в смежных эшелонах. Еще третьего дня — услышать голос Арсланыча и увидеть неподалеку его элкар… Можно просто молчать и глазеть по сторонам. В это время суток обычно не происходит ничего нештатного. И я выбираю второе.
Скуки ради заглядываю в окна. Большей частью они плотно зашторены, и что там за общественно полезная деятельность происходит, остается только гадать. А можно и врубить сначала схемоскан… потом дипскан. Зуб на расстрел, в любой из этих фирм сыщется десяток—другой архивированных схем, принадлежащих нашим бывшим и настоящим клиентам!
Там же, где не таятся, можно разглядеть не так много любопытного. Мигающие дисплеи, неряшливые, плохо выбритые парни либо всклокоченные девицы в потертых брюках с сигаретой в одной руке и кофейной чашкой в другой — это, значит, какой-нибудь мозговой центр. Здесь все чисто — в нашем понимании этого слова! — и если схемоскан что и покажет, так виноваты будут пустяковые грешки невинной юности. Кто не носился по ночным улицам на грохочущих мотоциклах? Кто не вязался к сверстникам с соседних улиц, ненароком заглянувшим на твою суверенную территорию?. Те, кто сумел повзрослеть, нынче не наш контингент. Не знаю почему — смотреть на них, может быть, и не так приятно, а послушать, так и не поймешь ни слова, — но эти хлопцы мне нравятся, и я им даже завидую. Они живут в другом мире, о котором я уже и забывать начал. У них другие заботы. И руки у них, пускай и не бог весть каким мылом помыты, а чистые, не попачканные ни наркотой, ни кровью. А по ночам им не снится всякое дерьмо, в котором я и мне подобные должны копаться за свои небольшие деньги и вовсе бесплатные старомодные убеждения в неотвратимости наказания порока.
Читать дальше