Станислав Коронько: Игрушка богов

Выбора не было- надо было молить о снисхождении. Сцепив руки в замок, Себастиан затряс ими и громогласно воскликнул:

— Пощады! Пощады, мой повелитель!

От вопля священника Тимур вздрогнул, а рукоять меча легко выскользнула из вспотевшей ладони. Лезвие вошло в землю на треть своей длинны в сантиметре от его пальцев. Медленно опустив глаза, Тимур нагнулся, вытащил меч и вложил его в ножны. Для баловства с мечом момент был крайне неподходящий. До травмпункта, должно быть, неблизко, а веселить его сотрудников историей как и при каких обстоятельствах он лишился пальцев Тимуру не хотелось. Да и не поверят они. Посмеются, покивают, а потом вызовут скорую с большими, привыкшими ко всякому ребятами. И правильно сделают- трудно поверить, что происходящее с ним не имеет отношения к галлюцинациям сумасшедшего.

— Повелитель… — увядающим голосом напомнил о себе Себастиан.

Тимур устало вздохнул.

— Чего тебе?

— Что меня ждёт?

Напустив на себя важный вид, Тимур произнёс:

— Я подумаю. Но сначала я хочу одеться и поесть.

— Позволите налить вам похлебку?

— Ага.

Себастиан тут же вскочил с колен и кинулся к Тимуру, а точнее ко своей сумке, валявшейся позади него в куче дров. В свою очередь, спасаясь от священника, Тимур обежал вокруг костра и оказался на лежанке из веток.

— Слышь, Себастиан, или как там тебя?

Священник отдернул протянутую к сумке руку. Не разгибаясь, обернулся и подобострастно уставился на Тимура.

— Да, мой повелитель?

— Больше не смей кидаться на меня. Если что- я сам к тебе подойду.

— Слушаюсь, мой повелитель.

— И ещё.

— Да, мой повелитель?

— Достал уже так называть меня. Обращайся ко мне по имени- Тимур.

— Слушаюсь, мой повелитель.

Тимур устало вздохнул и принялся торопливо одеваться, настороженно поглядывая на Себастиана. Джинсы и куртка были еще немного влажными, но, что поразительно, довольно чистыми. Словно кто-то старательно прополоскал их в воде. И даже с кроссовок исчезли налипшие на них комья грязи. Они снова приобрели свой первозданный белый цвет, что было бы невозможно, если бы их просто обтерли о влажную траву.

Прислушавшись, Тимур услышал журчание проточной воды. Должно быть, ручей. А ручьи впадают в озера или речки, рядом с которыми люди имеют обыкновение строить дома. Замечательно- теперь можно выйти из леса самостоятельно, не прибегая к помощи заботливого Себастиана! Но сначала не помешает хорошенько заправиться.

Тимур перевел взгляд на священника и обомлел. Тот уже отыскал в своей сумке деревянную миску и теперь занимался тем, что, сидя на корточках, старательно вырезал из сухого полена ложку. Делал он это острым как бритва кинжалом, немногим уступавшим мечу по длине. Видимо, этот тесак не считался им за оружие, раз он не посчитал нужным известить "своего повелителя" об этой вещице.

Медленно подняв валявшиеся в ногах ножны — пусть лучше меч будет под рукой, — Тимур кашлянул, привлекая внимания священника. Тот поднял на него взгляд, заискивающе улыбнулся и объяснил:

— Это я вам делаю, Тимур. Я-то обычно из миски или прямо из котелка похлебку пью, вот и не стал по-привычке ложку брать. Извиняйте…

— Ладно-ладно. Я без ложки обойдусь. Только спрячь свой ножик.

— Как знаете.

Себастиан убрал кинжал в ножны за спиной, обернул руку плащом, снял ею котелок и поставил его на землю. Затем взял миску, зачерпнул похлёбки и протянул её Тимуру.

Тот, держа ножны с мечом прижатыми к груди, осторожно подошел, схватил миску и кинулся обратно к своей лежанке. Уселся по-турецки, положил меч на колени, взял миску двумя руками и хлебнул аппетитного, ароматного варева, от которого валил горячий пар. Как ни странно, но стряпня Себастиана была очень и очень не дурна. Из чего он всё это сварганил- знать не хотелось, но трёхдневная голодовка напрочь отбивала желание привередничать. Будь даже кусочки мяса, плавающие в густом, жирном бульоне, мясом крысы, Тимуру было наплевать. Уж слишком хотелось есть.

Позабыв о мере, Тимур сделал большой глоток и тут же поплатился за свою жадность. Язык, нёбо, дёсны будто ошпарило кипятком; на глаза навернулись слезы. Захотелось выплюнуть чересчур горячую похлебку и заорать, но позволить себе такой расточительности он не мог. Сделав над собой усилие, Тимур проглотил варево, разинул рот, высунул язык и задышал часто-часто. Блаженство, которое он испытал, ощутив внутри себя очаг тепла, было неописуемо.

Издав вздох разочарования, Тимур поставил миску на землю и вперил в неё голодный взгляд.