Александр Казанцев - Искатель. 1988. Выпуск №6

— А мне все же не верится, что Ликоманов везет в чемодане сокровища. Столько раз бывал за рубежом — давно уже, небось, вложил капиталец в какой-нибудь швейцарский банк. Ладно, давай теперь скоординируем наши действия — буквально все. Допрос буду вести я.

— Кстати, товарищ полковник, я кое-что пропустил. Вчера Шатев, со слов Спиридона, сообщил мне, что Насуфов служил в строительных войсках. Его рота несколько месяцев квартировала в селе Петровско. Может, тогда он и узнал про пещеру?

— Это пока оставим, сейчас нам не до Нанай Маро… Как этот сукин сын Ликоманов дошел до такого падения. Ведь Кочо Ликоманов действительно был герой, кристально чистая личность, пример бескорыстного служения общему делу…

— Случается и такое. Героизм отца мог, представь себе, явиться одной из причин падения сына.

— Не понимаю тебя!

— Думаю, о духовном общении с отцом говорить не приходится: во-первых, слишком мал был, во-вторых, часто ли Кочо наведывался домой, когда был на нелегальном положении? А после, при такой деловой мамаше, представляю, какие посыпались на них блага. Как ледокол, перла она вперед, ломая льды, и сынок вырос в сознании своего привилегированного положения и вседозволенности. Разве я не прав? Так что пример героической жизни отца — не гарантия, не защита нравственности.

Автобус подъехал к КПП. Руководитель группы собрала паспорта, еще раз проверила по списку и понесла документы пограничникам. Вернувшись, сообщила, что декларации будут заверены без досмотра багажа, предстоит лишь выборочная проверка.

— Первый… второй… пятый… восьмой… четырнадцатый, — перечислял пограничник, равнодушно скользя взглядом по списку. — В КПП зайдут Петко Кандиларов и Николай Шатев с ручной кладью.

Чемоданы обоих осматривали внимательно, дотошно, однако ничего недозволенного не обнаружили.

— У вас перстень, — сказал пограничник Ликоманову.

— Притом старинный, — ответил тот. — Вписан в декларацию.

— Верно. Вот он. — Пограничник обвел кружком что-то написанное в декларации. — Возвращайтесь с перстнем.

— Не беспокойтесь. Фамильная драгоценность. Ни за что на свете с ним не расстанусь.

— У вас только чемодан? А сумка, пакет, сверток?

— Нет, только чемодан.

— Ну, раз такое дело… — И пограничник шлепнул печатью по декларации.

В этот момент вошли Цветанов и Бурский. Когда Ликоманов попытался выйти. Бурский загородил ему дорогу, а Цветанов сказал пограничникам, что автобус может трогаться.

— Кто вы такие?! — возмутился Ликоманов. — И по какому праву…

Полковник, достав удостоверение, показал его задержанному.

— А это мои помощники — майор Бурский и капитан Шатев. Познакомьтесь — у нас впереди общее дело. И довольно долгое.

— Вы что, не понимаете? Я уезжаю в Грецию.

— Кто уезжает? Пожалуйста, представьтесь.

— Как это кто? Я, Петко Кандиларов!

— Не смешите меня, Ликоманов!

Ликоманов ничего не ответил, не вышел из равновесия — может быть, лишь немного побледнел. Его отведи в соседнюю комнату с зарешеченным высоким окном, и здесь полковник показал ему паспорт Кандиларова.

— Как оказался у вас паспорт человека, который убит и недавно похоронен? По какому праву пытаетесь вы с паспортом на чужое имя пересечь границу?

Ликоманов молчал.

— Разденьтесь! Не торопясь, спокойно, складывайте снятое на стол.

— Да это наглость! Насилие!

— И вы еще говорите о наглости?

Вещи ложились на широкий стол — с одного края одежда, с другого — содержимое чемодана. Двое пограничников, теперь уже в качестве понятых, стояли рядом. Обыск не дал результатов.

Полковник спросил у Шатева:

— Уж не осталось ли чего в автобусе?

— Абсолютно ничего.

И тут Бурский, взяв бумажник крокодиловой кожи, достал из потайного кармашка синий клочок бумаги. Это была половина небрежно разорванной десятилевовой купюры. Он показал ее всем и прочитал вслух серию и номер:

«ДР 559551».

— Интересно, — сказал Бурский, — что поделывает в этом роскошном бумажнике половинка купюры. Место ей, пожалуй, в корзине для мусора… — Делая вид, что собирается выбросить находку в урну, он наблюдал за Ликомановым, потом, вроде бы заколебавшись, снова сунул купюру в бумажник. — Кто знает, может, найдется и другая половинка? Десять левов на дороге не валяются…

И без того длинное лицо Ликоманова вытянулось. Но оно оставалось бесстрастным — точно таким, как и тогда, когда он раздевался. Лишь прищуренные глаза рыскали, не переставая следить за мельчайшими нюансами происходящего.