Александр Кучеренко: ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №6

Теперь Ачилов торопился. — Быстрей, быстрей. Ползем как черепаха, — нетерпеливо подгонял он Виктора. Мотор надсадно выл на предельных оборотах, рискуя захлебнуться, старенький «газик» дрожал, как загнанная лошадь, но скорость от этого не прибавлялась. Колеса вязли в сухом рассыпчатом песке летней пустыни, проворачивались вхолостую, выбрасывая клубы желтой пыли.

Шофер, вцепившись в баранку так, что побелели костяшки пальцев, искоса поглядывал на охотинспектора, на худое морщинистое лицо его с плотно сжатыми, запекшимися губами. И никак не решался возразить, сказать, о чем думал. О том, что мотор на ладан дышит и что поберечь бы его надо: запчастей в городе днем с огнем не сыщешь.

Потихоньку Виктор сбрасывал обороты, но тут же раздавалось неумолимое, короткое, как выстрел:

— Жми!

Ачилов говорил не оборачиваясь, глядя неотрывно перед собой в запыленное ветровое стекло. Виктор знал это его особое состояние, когда охотинспектор, казалось, не слышал и не замечал ничего вокруг. Он вздыхал, нажимал на педаль газа и тревожно прислушивался к стуку поршней, моля бога о том, чтобы не застрять здесь, в полусотне километров от ближайшего селения.

Уже вечерело. Солнце, багровея, быстро скатывалось к горизонту, цеплялось за острые пики синеющих вдали гор Копетдага. Зиловская колея вывела их на широкий такыр, за которым простиралась выгоревшая степь. Прекратилась выматывающая душу тряска, «газик» пошел бойчее, шурша примятой ветром сухой травой. Колея оборвалась, но Ачилов угадывал ее по вдавленным в землю кустикам, нечетким отпечаткам колес на небольших рыхлинах.

— К Узуну поехали, может, успеем, — сказал охотинспектор.

— Не иначе, больше им податься некуда, — быстро откликнулся Виктор. Молчание тяготило его. В двадцать лет трудно молчать.

— Как у тебя с бензином?

— Есть еще две полные канистры.

— Прибавь, может, успеем, — повторил Ачилов. — Километров шесть осталось.

Шофер сунул в рот сигарету, но прикурить не успел: степь взбугрилась рассыпчатыми кочками, машину вновь затрясло, и даже одну руку оторвать от баранки было невозможно. Ачилов сжалился над ним, достал из кармана коробок спичек, спрятав в ладонях огонек, дал прикурить.

Сам табаком не баловался: с детства со всяким зверьем возился, а животные дыма не любят.

Узун, к которому они теперь мчались, был небольшим пологим овражком в дальних предгорьях, на дне которого с незапамятных времен бил кристально чистый прохладный родничок. Такие крохотные оазисы, покрытые нежной зеленью невысокой травы, густым колючим кустарником, редкими деревьями, кое-где встречались в выжженной беспощадным солнцем пепельно-желтой прикаракумской степи, окаймленной с юга шорами, а с севера — безбрежным морем песков. Неброская их красота радовала глаз, как ласкает взор моряка зеленый островок, выросший на горизонте после многодневного однообразного плавания. За десятки километров из глубины Каракумов мчались сюда на водопой грациозные джейраны, забредали иногда кабаны и другие животные, обитающие в этих краях. Открыл это местечко Ачилов случайно лет пять назад, в одну из своих дальних поездок. И долго пребывал в абсолютной уверенности, что о роднике мало кто знает. Звери чувствовали себя здесь в безопасности.

Но вот однажды, полтора года назад, заглянув на Узун, увидел Ачилов то, чего боялся, — беспорядочные следы сапог, несколько остропахнущих горелым порохом гильз от охотничьего ружья, пятна крови на траве. Нетрудно было представить себе, что здесь произошло темной ночью. Колотнулось больно сердце, потемнело в глазах.

— Кто?

С тех пор этот вопрос стал чуть ли не главным в его жизни.

Три раза устраивал Ачилов на Узуне засады, подбирался сюда ночами с погашенными фарами. А раз пешком отмахал километров пятнадцать через пустыню, чтобы себя шумом мотора не выдать, — и все напрасно. Никак не удавалось встретиться лицом к лицу с браконьерами, словно кто-то их предупреждал о вылазках охотинспектора. Но всякий раз, бывая на Узуне, видел Ачилов их страшные следы.