Александр Гейман - Сказка о быдле

Посол поклонился и с первым кораблем отплыл в Архангельск. Прибыв в столицу, Калдин в два дня навел нужные справки и явился представиться быдлу.

- Посол, а от чужого царя жалованье берешь да на нас же доносы пишешь,- не холуйствуешь ли? - спросило его быдло.

Посол решил говорить откровенно.

- Прошу меня выслушать, ваше превосходительство. За полсотни лет жизни я многое повидал на свете. Я стрелял львов в Ливии и помирал от чумы во Флориде. Я пиратсвовал в Карибах, за что был приговорен к смерти королем Вестландии, но открыл и присоединил к вестландской короне два острова, за что был помилован и возведен в достоинство баронета. В Версале я дрался на шпагах с охраной норманского короля из-за того, что отбил у него любовницу, а в Маракайбо бился на кулаках со здоровенным негром из-за одной веселой мулатки,- портовая потаскуха, кстати, больше заслуживала того, чем норманская. Я изучал фортификацию, навигацию, кораблестроение, смыслю в механике, баллистике, при случае могу пилить и строгать, как заправский столяр, а если понадобится, то сумею вести осаду крепости с моря и суши. У меня степень бакалавра по римскому праву, восемь шрамов на теле, пять детей от двух жен на родине,- не считая, верно, еще доброго десятка молодцов по портам Атлантики. Меня трудно чем-либо удивить, но когда я прибыл в Саврасию, меня удивило очень многое. Я увидел, что в стране, изобилующей землей, лесом, реками,- да чего только нет в вашей стране! царит непостижимое запустение. Я увидел, что народ здесь угрюм и запуган, но считает себя первым среди земных народов, хотя никто не был даже в сопредельных странах и не мог бы вывести этого из сравнения. Я увидел, что падение нравов в народе можно было бы посчитать предельным, если бы падение нравов при дворе не перешло уже и этот предел. Я увидел, что захвативший престол царь Гордей - злобное, тупое и тщеславное ничтожество, что окружение царя под стать своему повелителю, что единственный умный человек при дворе - это царский шут, а единственная польза от правителсьства достигается пороком невероятной скупости казначея. Я увидел махровым цветом цветущее кляузничество, интриги, высокомерие и беспощадность к слабому, пресмыкательство перед сильным и столь гнусное раболепие перед короной, какое, пожалуй, можно найти только при дворе китайского императора. Но там и подданных, и царя ограничивает ритуал,- закон, перед которым склоняется и монарх, здесь же произвол деспота не сдержан ничем. И это в стране, чьи просторы, кажется, сами по себе внушают мысль о воле и отважном искании! Но прожив в Саврасии дольше, я увидел не только это. Я увидел, что даже при дворе каким-то чудом сохраняются честные и способные люди, чьи дарования при других условиях раскрылись бы, составив гордость отечества. Я увидел, что хотя здешняя церковь больше довольствуется мирским преуспеянием, нежели печется о долге пастыря, среди ее служителей есть подлинные подвижники,- хотя бы отец Павсаний. Я увидел, что среди простого люда много замечательных умов, а среди мастеровых замечательных умельцев, что эти люди умеют веселиться в радости и сострадать друг другу в печали,- а в общем, это такие же люди, как везде, не лучше, но и ничуть не хуже. Я увидел, что у этой страны есть все права и возможности, чтобы занять достойное место в кругу просвещенных народов, и все губит только дурное правление да отсутствие просвещения. Что же мне было делать? Прожив столько в вашей стране, я уже не считаю ее чужой и ее интересы принял, как свои собственные. Власть, женщины да и деньги меня уже мало занимают,- на моем веку у меня было довольно и того, и другого, и третьего. Но распространить просвещение, но присоединить к европейской цивилизации Саврасию с ее пространствами, с ее непроявленными возможностями,- это теперь стало делом моей жизни. Поначалу я пробовал склонять императора и министров к тем или иным мерам, но вскоре убедился, что самые разумные советы ими встречаются с недоверием и враждебностью. Да и можно ли было ожидать от этой шайки, что они поймут мои побуждения? Тогда я стал действовать иначе и для видимости согласился на службу в пользу царя Гордея. Теперь, когда я настаиваю на тех или иных шагах, император и свита думают, что мной движет корысть, и это не вызывает у них подозрений, а мне развязывет руки. Калдин берет у Гордея деньги,- это все знают, а все ли знают, на что Калдин тратит эти деньги? На разведку руд и минералов. На устроение торговых и иных промыслов в Архангельске. На покупку книг за границей,- а их понадобится изрядно, чтобы открыть хоть одну приличную школу для юношей благородного сословия. Ерофей Иванович подтвердит, что мне порой удается провести в правительстве те или иные разумные шаги, и это во многом потому, что я выгляжу своим в глазах этой своры. И, в конце концов, император знает, что за моей спиной стоит мощь Вестландии, а смею уверить вас, слова "Король и народ вестландский решили..." нигде в мире не звучат пустым звуком.