Кирилл Кудряшов - Эпидемия FV

— Так, ладно… — прервал затянувшееся молчание Леха. — Выношу на повестку дня другой вопрос. На всех нас, так или иначе, подействовал этот вирус. Давайте назовем его вирусом, чтобы как-то определиться с терминологией. Предлагаю покопаться в этом. Что мы все чувствовали, находясь под действием вируса? Может быть это поможет… — он замялся, подыскивая слова. — Ну, в общем, поможет нам понять что-то.

В салоне машины вновь повисла тишина, и Марина понимала, почему. Никто не хотел говорить о пережитом в тот момент, когда безумие захватывало их сознание. Она сама вспоминала многочисленные появления FV на своем телефоне, и следовавшие за этим события, и… И не хотела рассказывать о них. Хотя бы потому, что она не хотела говорить о своей беременности.

ребенок

кровь

fv

смерть

Почему? Во-первых, потому, что эта новость должна была стать сюрпризом. Шокирующим, неожиданным, и безмерно радостным сюрпризом для Сережи. Он не должен узнавать такие новости вот так, с разбитой губой, весь в пыли и грязи, напряженный и отовсюду ожидающий опасности. Известие о том, что он станет папой, должно было стать для него самым светлым событием жизни. По крайней мере до тех пор, пока его не затмит другое, еще более счастливое — рождение малышки. А во-вторых… Она почему-то боялась говорить об этом. Навязчивые образы

ребенок

когти

fv

смерть

возникали в голове каждый раз, когда она думала о своем будущем ребенке. При мысли о том, что придется не только подумать, но и заговорить об этом, Марине становилось еще страшнее. Вдруг эти образы, поселившиеся в ее голове, станут еще сильнее, если она произнесет вслух слово «ребенок». Слово, которое она раньше смаковала, наслаждаясь его звучанием, а теперь боялась даже близко подпустить его к своему разуму.

Ребенок, дочка, пама, мама, беременность. Все эти слова как-то незаметно стали запретными и вызывающими неприятные ассоциации. Нет, не неприятные. Жуткие и пугающие!

— Ладно, — видя что никто не торопится рассказать о себе первым, вновь заговорил Леха. — Тогда начну я. Я за собой особых приступов агрессивности не заметил, за исключением одного. Там, когда Серега с дороги съехал. Потому и не тороплюсь рассказывать, что рассказывать нечего. Сознания я не терял, раздеваться не собирался, все осознавал, но остановиться не мог. Серега, я тебя прямо скажу, я на тебя действительно зол был. Просто в ярость пришел, а тут еще и что-то накатило, и я вообще озверел. Мысли дурацкие какие-то появились… Помню что подумал, что сейчас ты нас чуть не угробил, а значит завтра можешь кого-то действительно в могилу свести. И что тебя нужно проучить, чтобы больше такого не повторялось!

— Ты уверен, что это были не твои мысли? — спросил Женя. — Пойми меня правильно, я помню, как за секунду до того как вы подрались, у всех загудели мобильники. Просто я в тот момент оставался абсолютно нормальным. Никаких дурацких мыслей, никакой ярости. Ты уверен, что само по себе желание набить Сереге морду у тебя возникнуть не могло?

— Могло, и возникло. Только не такое сильное. Я хотел его избить так, чтобы он неделю на ноги встать не мог! Народ, ну вы же меня знаете! Сам по себе я на такое не способен. Меня как будто подтолкнули, усилили мою злость…

— Верим, — сказала Даша, глядя ему в глаза. — Мы все не первый год тебя знаем. И верим…

Стоявшие поодаль машины постепенно разъезжались. Движение по трассе восстанавливалось, хотя теперь машины и текли непрерывным и невероятно медленным потоком. Такая скорость объяснялась, наверное, в первую очередь боязнью водителей снова потерять сознание, только на этот раз — на полном ходу. А может быть позади, в стороне Медянска, уже создался страшный затор — кто знает, сколько машин побились в той стороне…

Движение в сторону Медянска было непрерывным, из него же бежал лишь жиденький ручеек автомобилей, аккуратно огибающий скопление машин, возле которого стоял и их джип.

Время от времени Свет фар выхватывал из темноты лежащее на спине мертвое тело с торчащим из груди ломом. Более страшного способа самоубийства нельзя было и придумать.

— Ну? — Леха положил Сергею руку на плечо. — Теперь ты?

— Пусть буду я, — со вздохом согласился он. — Начну, пожалуй, с конца. У меня было почти также, как и у Лехи. Когда он понес свою обычную ахинею о первопроходстве, о том, как бы здорово было бы сейчас поехать прямо по степи, там где еще нога человека не ступала, я подумал, что надо бы его проучить. Сначала подумал об этом в шутку — вот бы сейчас свернуть с дороги, и напрямик! Вот бы вы все перепугались. Я не собирался этого делать! Просто подумал об этом как о шутке. Хотел даже сказать вам всем. Мол, вот однажды заражусь я Лехиными идеями, и как понесусь по степи, как на вороном коне! А потом, вдруг, как коротнуло в голове что-то! Злость вскипела… На Леху, на вас всех! Я и крутанул руль… Самому было страшно — думал, что разобьемся сейчас, но была и какая-то решимость! Разобьемся, так разобьемся, главное — Леху проучить. А когда остановились, меня только-только отпускать начало… И ты на меня накинулся! И снова понеслось! Опять злость закипела, и мысль одна и та же крутилась: «Да как он смеет!» Мне показалось, Жень, что если бы ты нас не разнял… Ну, то есть, если бы меня не оттащил, я бы его и убить мог. Я и тебя убить мог! Когда ты вмешался, я и тебя проучить хотел. А потом как-то неожиданно, раз, и… и все! И я стою, все болит, во рту кровь, и думаю: а чего это я разошелся-то? Это ж вы, Леха, Женька. В машине Маришка моя сидит… А я тут руками машу, на вас кидаюсь…