Кирилл Кудряшов - Эпидемия FV

Бабай! Это сделал Бабай! Бабай пришел! Бабай вырвался!

Ему становится страшно. Настолько страшно, что хочется свернуться калачиком, засунуть в рот большой палец, и лечь на землю, сделавшись как можно незаметнее.

Что-то свешивается с его головы, закрывая левый глаз. Машинально он стряхивает это. Лоскут кожи, с частичками мяса! Он хочет кричать, но не может. Бабай здесь. Здесь прямо сейчас. Это он положил кожу ему на голову. Он стоит за его спиной!

Ноги подкашиваются. Он падает… Бордовая темнота поглощает его!

— Убили, — возвращает его в реальность мамин голос. — И жестоко. Его выпотрошили, расчленили, содрали кожу.

— Я помню… теперь я помню… — его голос был чужим. — И я нашел его…

— Что именно ты помнишь? Мне рассказывали, что ты не только был в крови. Ты, ведь, лежал на земле, прямо возле тела, так что в этом не было ничего странного. Ты… ты был укрыт содранной кожей, будто одеялом! В милиции сочли, что ты наверняка видел того, кто это сделал, и что это он…

— …накрыл меня, — закончил за нее Женя. Его трясло.

Совсем как тогда.

— Меня наверняка допрашивали? Что я говорил милиции? Этого я тоже не помню.

— Ничего вразумительного, и они быстро отстали. Ты все говорил о своем Бабае. Ты этого не помнишь?

— Нет… Этого совсем не помню. Теперь, когда ты рассказала, вспомнил тот день. Вспомнил, как испугался.

— А ты не помнишь… — голос матери дрожал. — Не видел ли ты того, кто это сделал?

— Не помню, мам. Мне кажется, что рядом кто-то был. Помню, как кто-то укрывал меня тем лоскутом кожи… Это точно было, мам — не сам же я его на себя набросил? Но кто это был — я не видел. Но там точно кто-то был… наверное, мне повезло что я остался в живых.

— Это уж точно! — мать рассмеялась, но смех был каким-то неестественным, ненастоящим. — Кстати, ты знаешь, потом выяснилось что этот воспитатель был наркоманом. Чуть ли не первый наркоман в Советском Союзе. Хотя нет, наверное, не первый. Но я тогда впервые узнала об их существовании. А еще то, что он работал в детском саду… Меня это тогда просто потрясло.

— Я его не помню.

— Я, честно говоря, тоже. Я теперь даже не помню, был ли ты у него в группе, или нет…

— И что, за все это время, убийцу так и не нашли?

— Может и нашли, — Женя как будто услышал, как мать пожимает плечами. — Может и нет. Первые несколько месяцев об этом и в газетах писали, и по радио рассказывали. Ты тогда даже в телевизоре мелькнул. Не помнишь, как к нам с первой программы приезжали?

— С ОРТ что ли?

— Это теперь они — ОРТ. А раньше — первая программа.

— Не помню…

— Ну и правильно, — кажется, мать понемногу успокаивалась. — А к чему ты сейчас-то про этот случай вспомнил? Столько лет прошло. Мы с отцом думали, что ты все начисто забыл. Ты ж, во-первых, маленький еще был, а во-вторых… Ты где-то с неделю после этого ни с кем не разговаривал, а потом ни разу ни о чем не спрашивал. Как будто вычеркнул это из памяти.

— А я, кажется, и вычеркнул. Просто, даже не знаю, как объяснить. Стал тут на днях детство вспоминать, что-то на меланхолию потянуло… И понял, что у меня словно провал в памяти. Помню что все в бардовых тонах, всплывала в памяти стена веранды, залитая кровью. И все… Я долго пытался вспомнить, а потом, вот, позвонил тебе. Сразу все в памяти всплыло…

— Страшно тогда было… Ты даже не представляешь, как страшно!

— От чего же не представляю…

Бабай вырвался! Бабай здесь!

— Слухи ползли один страшнее другого… — будто не слыша его, продолжила мать, — Даже не знаю, чему верить, а чему нет… Что голова была отрезана, и кожа содрана — это в новостях передавали. А еще откуда-то слух пошел, что ему вырвали все зубы, и заставили их проглотить. Что в желудке нашил его собственные зубы.

— Мам, избавь меня от подробностей!

— Извини… Я до сих пор понять не могу, как такое было возможно. Даже сейчас, когда убивают средь бела дня, такое представить страшно. А тогда… Днем, в детском садике… Правда, за густой живой изгородью, но все равно…

— Все, мам, я и так уже не усну. Пока, до понедельника. Я тебе из санатория еще позвоню.

— Ну, давай… Ты только будь осторожнее. Видишь, сейчас что творится? Пожар этот на плотине, сумасшедшие…

— Буду, мам, не волнуйся. Пока…

Он повесил трубку, и откинулся на спинку кресла.

Бабай вырвался!

Несмотря на то, что от найденного в собственной памяти его все еще трясло — слишком жуткими были эти картины, ему, по крайней мере, стало легче. Эта история многое объясняла. В детстве он пережил сильнейший шок, увидев такое, от чего мог бы сойти с ума и иной взрослый. Не исключено что именно это спустя двадцать лет спровоцировало его провалы в памяти.