Филип Дик - Наркотик времени

— Где вы были, — сказал он, заметив Эрика. — Ладно, это не важно; послушайте, доктор, лилистарцы созывают конференцию, и я хочу, чтобы вы были при мне. Я хочу, чтобы вы постоянно были под рукой, на всякий случай. Я не очень хорошо себя чувствую и хотел бы избежать этой проклятой встречи или, по крайней мере, отложить ее на пару недель. Но они настаивают. — Он покатился на своем кресла кабинета. — Пойдемте. Она начнется с минуты на минуту.

— Я встретил доктора Фестенбурга.

— Хитер, как крыса, верно? Что он вам показал? Казалось, неуместным говорить Молинари, что он осматривал его труп, тем более после того, как он только что пожаловался, что плохо себя чувствует. Поэтому Эрик ответил:

— Он показывал мне здание.:

— Фестенбург всем здесь заправляет, потому что: я ему доверяю. — За поворотом его встретила целая толпа стенографисток, переводчиков, чиновников госдепартамента и телохранителей, его кресло скрылось в этой толпе и больше не появлялось. Эрик мог различить только его голос, дающий последние указания. — Френекси здесь. Так что будет трудно, Я догадываюсь, чего они хотят, но поживем-увидим. Лучше не предвосхищать события; эгим мы сыграем им на руку, стоит только пошевелиться, и мы в ловушке.

“френекси, — с ощущением ужаса подумал Эрик. — Премьер министр Лилистар собственной персоной здесь, на Земле”. Не удивительно, что Молинари чувствовал себя больным.

Члены делегации Земли на поспешно созванной конференции заняли места с одной стороны длинного дубового стола, и теперь из бокового коридора начали появляться представители Лилистар, рассаживаясь с другой стороны. Они совсем не выглядели зловеще;-в действительности они выглядели уставшими и озабоченными, им, как и землянам, не давала покоя война.

— Перевод, — заявил лилистарец по-английски, — будет выполняться переводчиками, поскольку машинный перевод позволяет сохранить запись, а это противоречит нашему желанию.

Молинари пробурчал что-то неразборчивое и кивнул. Появился Френекси. Делегация Лилистар и некоторые земляне в знак уважения поднялись с мест; лилистарцы аплодировали все время, пока лысый худой и до странности круглоголовый человек садился на свое место в центре делегации Лилистар. Он уселся и сразу же начал доставать из дипломата документы.

Его глаза. Эрик обратил на них внимание, когда Френекси взглянул на Молинари и приветствовал его улыбкой. У Френекси было то, что Эрик называл — и встречал в своей врачебной практике — параноидальным взглядом. Как только он научился распознавать этот взгляд, дальнейшая постановка диагноза не вызывала у него проблем. Это не был блестящий беспокойный взгляд обычной подозрительности; это был неподвижный взгляд, в котором были объединены в полной психомоторной концентрации все его способности. Френекси делал это непроизвольно, он был беспомощен перед позывом предстать перед своими соотечественниками и советниками, уставившись на них этим гипнотическим взглядом. Это была внимательность, которая делала взаимопонимание и откровенность невозможными; глаза не выражали ничего из того, что было скрыто внутри; они возвращали наблюдателю только его отражение. Эти глаза были барьером, проникнуть через который снаружи было невозможно.

Френекси не был бюрократом, и он не подчинил себя — да и не мог этого сделать — своему посту, Френекси остался человеком — в плохом смысле этого слова; он сохранил, находясь в самой гуще общественной деятельности, свою способность видеть в каждом событии столкновение желаний и интересов людей, борьбу личностей, а не абстрактных идей.

Министр Френекси лишил государственную службу ее ореола, лишил своих чиновников сознания безнаказанности и превосходства над другими людьми, которое давал им их пост. Перед Френекси они представали в том виде, в котором они появились на свет — одинокими и беззащитными людьми, а не полномочными представителями организаций, которых они якобы олицетворяли в своем лице.

Взять, например, Молинари. Для всех окружающих Мол был Генеральным секретарем ООН; как личность он совершенно растворился в этой своей функции. Но перед министром Френекси он снова был голым и несчастным человеком. Естественная относительность существования, жизнь в состоянии более или менее гарантированной безопасности, исчезла.

“Бедный Джино Молинари, — подумал Эрик. — Потому что имея такого соперника, как Френекси, Мол вполне мог и не стать Генеральным секретарем. Министр Френекси между тем становился все более холодным, все более безжизненным; он вовсе не был снедаем желанием уничтожать или подавлять: он просто отнимал все, чем обладал его противник — и не оставлял ему буквально ничего.