Сергей Герасимов - Изобретение зла

Ночная кобыла, не теряя времени, направилась к постели спящего. Спящий улыбался во сне - значит, его желание сбылось, значит увидел все же во сне свою ненаглядную. Пускай посмотрит в последний раз. Кобыла повернулась и села на спящего. Пупсик испустил крик, похожий на чириканье. Еще долго его руки и ноги продолжали брыкаться, борясь с образами кошмара. К двенадцати он затих и почти перестал дышать. Сейчас ему снился страшнейший из возможных кошмаров: долгая жизнь без нее. Ему приснилось, что он перестал стареть. Что годы стали лететь все быстрее и вот уже десятилетия проскакивают так же быстро, как в молодости летели дни, поколение за поколением приходит, мучится, ищет смысл и счатье и снова уходит, а он живет не изменяясь и тоскуя, и время ничуть не сглаживает той тоски. Кобыла встала, плюнула в догоревший камин и ушла тем же путем - через зеркало.

Пупсик проснулся. Ему было так страшно, что несколько минут он не мог встать. Он оцепенел, вообразив долгие года одиночества. Я ещё не стар, думал он, - я совершенно здоров и смог бы прожить ещё тридцать или сорок лет. Тридцать или сорок лет - и без нее.

Эта мысль заставила его решиться.

Его квартира занимала полтора верхних этажа - очень удобно, потому что от взрыва никто не пострадает. Если начнется большой пожар, то люди с нижних этажей успеют уйти и даже вынести вещи. Чего же большего они могут требовать от меня?

Он отвернул газовые краны и вышел на средину комнаты. Надо причесаться перед взрывом, - подумал он, - нет, не надо, волос ведь не останется.

Камин горел. Может быть, ещё минута, может быть - две. Скорее всего, меньше. Мне остались секунды.

В последнее мгновение он пожалел о том, что убивает себя - ведь, будучи живым, он мог хотя бы её представить и говорить с нею, воображаемой. Теперь не станет даже этого. Он закрыл лицо ладонями и попытался представить Веллу, но успел увидеть на черной изнанке век лишь кусочки ее: коготь, шевеление днинных волос, раннее-раннее утро детства, когда он вдруг понял, что...

Взрыв был так силен, что крышу отнесло метров на сто. Во всем доме лопнули стекла и мелкими осколками засыпали улицу. Большие стекла магазинных витрин на первом этаже лопнули как пузыри, у светофора выпал красный глаз. Семь человек получили легкую контузию, один, с нижнего этажа - перелом берцовой кости. Над углом изувеченного дома вознесся газовый факел и не опадал до утра. Утром жизнь города изменится: заработают милиция, водопроводчики, телефонисты и газовая служба. Вышеуказанная служба перекроет доступ газа в квартал - факел уменьшится вдвое, но не перестанет гореть. Пожарные будут тушить факел брансбойтами и пенными пушками, но напрасно. В последующие месяцы и годы факел попробуют тушить химически, физически, герметически и экстрасенсорно - и наконец поймут, что удивительный вечногорящий факел тушить-то и не нужно, а нужно, наоборот, привлекать туристов и брать деньги за просмотр. Со временем факел станет главной достопримечательностью города. Будут лететь годы все быстрее, поколение за поколением будет приходить, мучиться, искать смысл и счатье и снова уходить, а факел будет гореть, не изменяясь, и время ничуть не сгладит его тоску.

Много позже, город, давно засыпанный песками, будут впоминать только по яркому факелу, освещающему путь многих механических устройств в ночи. Факел станут использовать как маяк и как пищу для легенд. Еще позже, когда городов и вовсе не останется на Земле, старую холодную планету будут помнить как планету с факелом, и межзвездные суда будут частенько наведываться и глазеть с близкой орбиты на это чудо природы - единственное в обитаемом клочке вселенной. А когда

Земля исчезнет вовсе, расплавившись от старости, факел останется висеть в пространстве - потому что он есть часть того великого, имя коему вечность.

101

Пестрый прошел через горящие камни. Дальше переулок спускался в овраг, к ручью (там белел глубокий, совсем нетронутый снег), а после мостика снова поднимался. Третий уровень ещё не наступил, но уже висел в воздухе, как предчувствие грозы. Дома на противоположном склоне оврага горели и от них несло паленым пластиком. Пестрый ощутил странную легкость в теле, он бежал, как летел и ещё ни разу не оглянулся. У самого спуска к мосту с него соскользнула одежда.

Он поднял лоскуты и осмотрел: пестрые тряпки. Обычные пестрые тряпки. Он больше не был Пестрым, он стал просто голым человеком на снегу. К счастью, ночь не обещала быть холодной. При первом же шаге его пестрые больничные тапочки развалились. Он обмотал ступни остатками одежды и стал пробираться через развалины. Сейчас он все помнил и понимал, его память окончательно прояснилась.