Вивиан Итин - Страна Гонгури [Избранные произведения. Том I]

Врач замолчал от приступа мучительного кашля. Гелий подошел к нему.

— Зачем все это, Митч?

— Я повторяю твои мысли, Гелий.

Мередит растерянно бормотал свое: «Yes, Yes»!

— Скажите ему, — обратился он к переводчику, кивая в сторону коменданта, — что они оба американские граждане, чтобы с ними обращались хорошо и т. д. и что я лично буду говорить со штабом.

Чех не понимал по-английски, но сразу оценил опасность. Допустить, чтобы ускользнул Гелий, о котором в официальном обвинительном материале значилось, что он расстреливал белых офицеров, было, конечно, немыслимо. Он решил действовать на свой риск. «Можно подать рапорт», мгновенно соображал он, «что такой-то, во время попытки к бегству… а на самом деле просто отправить в… земельный комитет». Он улыбнулся своей изобретательности, взял под козырек и доложил самым естественным тоном.

— Только что получено распоряжение перевести их на заимку для исправляющихся около Монастыря. Я постараюсь сделать это сегодня же. Там воздух, прекрасный вид, здоровый труд. Вы можете быть спокойны за ваших друзей.

И круто повернувшись, он быстро вышел из камеры. Американец соображал, следует ли ему проститься, но увлеченный конвоем, очутился в коридоре и махнул рукой. От дальнейшего обхода он отказался.

Через пять минут чех вернулся в камеру озабоченный и сияющий от нервного подъема.

— Собирайся! — сказал он Гелию.

— Вы видите, что я готов, — спокойно ответил юноша.

— Куда? — спросил врач.

— На «заимку».

Гелий подошел к своему другу и поцеловал его.

— Прощай, старина!

— Прощай? Нет, я иду с тобой.

— Ну, — засмеялся чех, — ты в другой раз.

Гелий взглянул на бледное дорогое лицо и, чтобы не длить безобразной сцены, большими шагами направился к выходу.

— Я с тобой, я с тобой!

Надзиратель легко отмахнулся от старого арестанта и захлопнул дверь.

Он остался один, прильнув на коленях к запертой двери, измученный, тревожный, безумный, посылая проклятья и угрозы в мертвую каменную пустоту.

Гелий, вместе с небольшим конвоем, вышел из ограды тюрьмы. Они быстро прошли пыльный город, пересекли линию железной дороги и пригороды и стали подниматься по направлению к Сопке. Сначала дорога шла среди свежего березняка, выше началось краснолесье и Гелий с наслаждением вдыхал теплый невидимый фимиам смолы. Шли долго, но он не испытывал усталости. Он шел впереди, забывая о карауливших его солдатах и, казалось, не они вели его, а он увлекал своих палачей к неведомому зениту.

Это было такое же сияющее утро, как в Лоэ-Лэле, когда он шел рука об руку с Гонгури в храм Сторы. И он испытывал такое же лучезарное ощущение бесплотности от бессонной ночи и возбуждения. Внизу, сквозь зеленые горы, стремился голубой, сказочный Енисей. Рядом вздымались кедры, а внизу, между красных скал, росли неисчислимые ирисы, сарана и красные гроздья незнакомых цветов, называющихся в Сибири ландышами.

В красном бору, у Красного Яра, красные ландыши!

Упоительный горный ветер стремился в его поднятое ввысь лицо нежным потоком.

Как сквозь сон, он почувствовал, что шедшие сзади остановились, осторожно защелкали затворами и зашептались быстрым чешским говором.

Он продолжал идти вперед не оглядываясь, подняв голову, улыбаясь навстречу ветру, небу и солнцу.

Он ликовал.

Он возвращался в Страну Гонгури.

Канск, 1922 г.

Шел третий год войны. Я написал мой первый рассказ «Открытие Риэля». Аналогия между солнечной системой и атомом казалась в то время смелой. Я думал, что подобного представления достаточно, чтобы армии бросили оружие. Я был молод.

Пришла февральская революция. Война продолжалась. Мой любимый товарищ, Лариса Рейснер, писавшая рецензии в «Летописи», отнесла «Открытие Риэля» Максиму Горькому. Скоро она сообщила неожиданную весть: рассказ принят, но Горький хочет видеть автора.

Алексей Максимович принял меня в редакции. Он стоял за конторкой, такой же, как в «Обществе взаимного кредита». Волосы его были коротко острижены. Мне показалось, что Горький всегда был таким, а в журналах изображают его длинноволосым дли театральности. Он раскрыл мою рукопись, и, посмотрев, сказал:

— А вы не находите, что здесь надо еще поработать?

Времени для работы у меня не было. Я замялся. Мой рассказ того времени мало походил на «Открытие Риэля», напечатанный позднее. Благородный пастырь высказывал там высокие мысли, блоковская девушка смотрела на луну.