Евгений Прошкин - Рассказы

— Получишь холодный. Как поработал, так и похаваешь.

Туча опять громыхнула, и пошел дождь, теперь уже настоящий, без дураков. Старая шинель мгновенно промокла и, превратившись в бесформенную тряпку, тяжело повисла на плечах. Вырезанный Тарасовым прямоугольник быстро наполнялся водой.

— Может, потом? — заканючил Костик. — Доделаю я ваш газон, не волнуйтесь. Мне еще трое суток сидеть.

— Товарищ! Звонил дежурный по части! — крикнули из караулки. — Сейчас капитан Севрюгин приедет.

— Холера очкастая… — мотнул головой Галугаев. — Какое у него настроение, не сказали?

— У Севрюгина? Обычное.

— Вот холера! Порядок наведите, опять небось под топчан полезет. Чтоб никаких бычков-фантиков, ясно? Покатилов! Сторожи арестанта.

Поеживаясь и обходя лужи, Гулаг направился к одноэтажной постройке.

— Покатилов! — крикнул он, оборачиваясь. — Дашь ему сигарету — вместе сидеть будете.

— Курить. Быстро! — прошипел Тарасов, как только начальник гауптвахты скрылся.

Покатилов, бледный увалень с прозрачными глазами, порылся в подсумке и, вытащив полупустую пачку, подбежал к арестованному.

— Костик, только чтоб Севрюга не засек. Сутки добавит.

— Все равно добавит, — мрачно произнес Тарасов. — Что новенького?

— Послезавтра кросс в химзащите, — с тоской ответил Покатилов. — А я завтра как раз с наряда сменюсь.

— Не повезло тебе. Хочешь, садись, на киче кроссов не бывает.

— Да-а… — Покатилов посмотрел на лопату и нерешительно улыбнулся. — Я лучше побегаю… А, вот еще: командир чуть не убился.

— Как это?

— Пришел сегодня на развод, вся морда завязана. Мы подумали — зуб, а потом оказалось, что он по пьяни пол-уха себе отстрелил.

— Во! Сам в себя попасть не может!

— Ага, ага! — угодливо засмеялся Покатилов.

На дороге показался «газик», и Тарасов, торопливо затоптав окурок, схватил лопату. Земля пропиталась водой, копать стало совершенно невозможно. Костик кое-как откромсал неровную дольку дерна и, подрубив снизу белесые корешки, взял ее в руки. За мокрым стеклом он разглядел розовую, вечно недовольную физиономию Севрюгина и, демонстрируя непосильность труда, натужно выгнулся.

— Резче дергайся, ефрейтор, — сказал капитан, вылезая из машины. — Как шутить — так ты первый. Почему тюбетейка на затылке? Почему не выбрит?

— Лезвие тупое, товарищ… — буркнул Костик.

— Обязанности часового, — потребовал Севрюгин.

— Часовой обязан… — Тарасов стыдливо отвел глаза, но увидел только пустую тачку. — Продвигаясь по указанному маршруту… Товарищ, зачем мне это? Я ведь сижу.

— Так. Что такое строй?

— Строй… это такое расположение военнослужащих, в котором… то есть при котором…

Костик стиснул зубы и невидимо поскреб пальцами в сапогах. Он уже не сомневался, что Севрюгин ему добавит. Вопрос лишь в том, сколько.

— Трое суток, — отозвался на его мысли капитан и зашагал к караулке, из которой тотчас донеслось гулаговское «Смир-р-рна!».

— Ну вот, — виновато сказал Покатилов. — Трешка в плюсе. Не расстраивайся, Костик.

— Да пошли они все!..

Он присел на борт телеги и потыкал лопатой лужу под ногами. Костик, хоть и был москвичом, все же понимал, что траву надо пересаживать весной, а осенью она не приживется. Прапорщик Галугаев понимал это не хуже, но другой работы для арестованного Тарасова у него не нашлось.

Из караулки вышел Севрюгин, и Костик поспешно поднял брошенный было кусок земли.

— Ты еще не побрился? — на ходу спросил капитан.

— Никак нет.

— И уставы тоже не выучил? Значит, можно еще добавить? — осклабился он. — Физический труд — лучший отдых от умственной работы. Отдыхай, ефрейтор.

Севрюгин расхохотался так, что еле удержал очки, и юркнул в теплую кабину «газика». Вслед за ним на улицу выскочил Гулаг и, провожая машину влюбленным взглядом, выдавил:

— Холера педальная, все утлы обнюхал. Дембель, ты чего не работаешь?

— Температура, товарищ. Если я умру, с кого спросят?

— Ладно, иди в подвал, — сжалился прапорщик.

Часовой первым зашел в камеру и расстелил на полу сухую шинель. Рядом он заботливо положил несколько сигарет.

— Молодец, свободен, — сказал Тарасов.

Он прилег на волосатое, болотного цвета ложе и прислушался к удаляющимся шагам Покатилова. Нормальный воин, службу сечет. Хотя, конечно, армия уже не та. Мельчает армия. Даже офицеры стали какие-то рыхлые, беспомощные. Взять хотя бы Лосева: прострелил себе ухо. Ну что это за командир?