Пол Андреотта - Сладкий вкус огня

- Потому, что мы любим друг друга.

- Что с нами будет?

Я не ответил. Тема была столь неопределенна, что я решил отложить ее на потом - как проблемы Юго-Восточной Азии. И я заявил, что хочу есть. "Сейчас охотничий сезон. Я просто мечтаю о куропатке". Она моментально исчезала и вернулась с блюдом бисквитов, которым на вид было несколько недель.

- Нет, я по-настоящему проголодался. Целый день ничего не ел.

Тереза приложила кончик указательного пальца к губам - жест, означавший, что она думает.

- Хорошо, - сказала она наконец, - мы отпразднуем твое возвращение. У нас будет паштет и много-много красного вина. Прекрасно. И у нас будет кукуруза в початках. Последнее я воспринял без энтузиазма, но ничего не сказал.

Потом примерно полчаса я мог вдыхать шедший из кухни пресный аромат кукурузных початков, варившихся в воде. Но паштет был великолепен, и вино незабываемо, - слой пыли в палец толщиной покрывал принесенную из погреба бутылку. Поскольку Тереза выпила совсем мало, почти все досталось мне. Когда мы встали из-за стола, я был пьян. Потом она засмеялась и сказала, что хочет покурить. Меня восхитило, как Тереза зажгла мою сигарету, и еще больше, как она держала ее между большим и указательным пальцами, осторожно вынимая изо рта после каждой затяжки, словно это был какой-то драгоценный предмет. Потом я предложил вымыть посуду.

Когда мы стояли перед раковиной, - Тереза мыла и полоскала, а я вытирал, - на четвертой тарелке я вдруг набрался храбрости и сказал:

- Я тут искал кое-что.

- О чем ты?

- Сегодня днем я искал здесь фигуру из воска с воткнутыми в нее иголками.

- Не понимаю, объясни.

- И еще я искал пропавшую фотографию моей жены и прядь волос.

- Зачем?

- Я думал, что найду их здесь.

- Здесь... По почему здесь?

- Когда я вернулся в Париж, жена заболела, и я думал, что кто-то наложил на нее заклятье.

- Кто?

- Ты.

- Ты и самом деле веришь в что?

- Верил.

- А сейчас?

- Не знаю. Я ходил к одному специалисту, который снимает заклятья. Он говорил много и не сказал ничего.

- Да, так часто бывает. Я знаю здесь одного человека. Хочешь, сведу тебя к нему?

- Это последняя соломинка...

- Он действительно знает свое дело. К нему приезжают отовсюду.

- Это действительно последняя соломинка.

- Кто наговорил тебе такую чепуху?

- Откуда мне знать? - Я осторожно положил в шкаф последнюю тарелку. По крайней мере, это подействовало, раз я вернулся...

- Ты надолго?

- На неделю. Семь-восемь дней, не больше.

- Почему не больше?

- Потому что существует континент Азия, хочешь ты этого или нет.

- О чем ты? Ты очень забавный, когда пьянеешь...

Я поймал ее руку и повернул ладонью кверху.

- Почему у тебя нет линий?

- Есть.

- Их почти не видно.

Я медленно провел большим пальцем по гладкой мягкой ладони. Это была необычная, даже пугающая гладкость.

- Щекотно.

- Странно не иметь линий, - сказал я. - Как будто у тебя нет судьбы.

- Пойдем...

Тереза выдернула свою руку и вышла.

Она прошла гостиную и поднялась на второй этаж, всюду выключая свет. Я последовал за ней. Когда мы пришли в спальню, она разделась, положила кусок материи на лампу и легла на кровать. Большие спокойные глаза повернулись ко мне. Я взглянул в окно. Ночь с каждой секундой становилась все чернее, отрезая дом, парк, ручей, Пролом, город и меня самого от остального мира.

11

Вскоре после этого - наверное, дня через два - томная задумчивость осени уступила место ветреной погоде. Зима еще не пришла, и солнце еще светило, но превратилось в маленький белый шарик. И пошли дни, столь похожие друг на друга, словно это было один бесконечный день.

Три дня, четыре, пять. Мы вставали на рассвете. Пока я занимался приготовлением завтрака, Тереза начинала утренний осмотр парка. Мне скоро было дано понять, что она любит это делать одна. Я иногда видел издали, как она склонялась над вереском, словно о чем-то расспрашивая его, или брала в руку ветку, как будто прослушивала пульс больного дерева, выдергивала сорную траву или высматривала в цветке розы тлю. Возвращаясь, она, похоже, была очень довольна собой, парком и домом. Прежде чем войти в дом, она в последний раз оглядывалась, словно желая убедиться, что все на месте и можно начинать день.

Когда я разливал в чашки дымящийся кофе и обжигал пальцы гренками, Тереза давала мне подробный отчет о том, что произошло за ночь. Шипы у роз притупились, говорила она и птицы почуяли холод - только не щеглы, конечно. Черные дрозды, например. Они стали такие задумчивые и все время дрожат. Мы никогда не говорили о будущем, о котором нам так хотелось не думать.