М. Чертанов - Казнить нельзя помиловать

– С другой стороны… – продолжал он, – Иван, помнишь фильм Малковича «Тень вампира»? Граф Орлок уже половину съемочной группы слопал, а другая половина все продолжала твердить: «ах, какой актер, какая игра»?

– Леха, это же кино.

– Думаешь, в жизни не так? – он слабо усмехнулся. – Что случится из ряда вон выходящее – сразу списывают на кино. Взорвут Кремль на твоих глазах – решишь, что фильм снимают. Пройдет сейчас Годзилла по Чертановской – скажешь, кино. А если Дракула влезет к тебе в койку и цапнет за шею – сочтешь, что у тебя глюки. Помнишь сентябрь две тыщи первого, Нью-Йорк? Тоже в первый момент все подумали – кино.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я сам себя убеждаю, будто это телевизионная инсценировка. А если не инсценировка, то сплошные случайности. Случайно Артем пьяный угодил под машину, случайно Генка нарвался на патруль, случайно Лиза оказалась рядом с этим, как его… Гоги каким-то, случайно Татьяна пропала. Так спокойнее. Страус засунет голову в песок и думает – спрятался…

– Ладно, – вяло сказал я. – Пусть не постановка, и не случайно. Кто-то специально всех убивает прямо по списку… Кто и зачем? Братва так себя не ведет – ты лучше меня это знаешь. А одиночке не под силу организовать такую сложную постановку. И какова бы могла быть цель?

– Иван, я не это имел в виду.

– Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?

– Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? – спросил он. – А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ…

Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я – я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.

– Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные – да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?

– Практическое? Не нужно дергаться, – сказал он почти спокойно. – Если нас тоже убьют – попадем в какой-нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.

– Леха, ты меня уже за… достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.

– Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? – спросил он.

– Вспомни, – сказал я, – все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере… Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.

– А ты-то во что веришь?

– Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, – сказал я с молодецкой ухмылкой. – Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал… А в здешней тебе ничего не жалко?

– Жалко. Маму. А тебе?

– А моя мать умерла, когда я был маленький.

– И мы, наверное, не сегодня-завтра умрем…

– Вполне возможно, – сухо ответил я.

– Послушай… Марина мне сказала о тебе одну вещь…

С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?

– Какую вещь?

– Только ты совсем не похож… Я не так представлял…

– Не похож на что? – усмехнулся я. – На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае…

– Нет, нет! Я – нет.

Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое-то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: «нет, всегда – нет, ни для кого – нет, но ты…» Не это ли – приз, что обещал мне седой?

– Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?

– Говорю же: вдруг мы завтра умрем…

– А, понимаю, – отозвался я, – перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.

Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.