Она втащила его в круг, и кто-то в толпе заорал: «Писателю Баневу - ура!» Замолкшая на секунду радиола снова залаяла и залязгала, Диана прижалась к нему, потом отпрянула, от нее пахло духами и вином, она была горячая, и Виктор теперь ничего не видел, кроме ее возбужденного прекрасного лица и летящих волос.
– Пляши! - крикнула она, и он стал плясать.
– Молодец, что приехал.
– Да. Да.
– Зачем ты трезвый? Вечно ты трезвый, когда не надо.
– Я буду пьяный.
– Сегодня ты мне нужен пьяный.
– Буду.
– Чтобы делать с тобой, что хочу. Не ты со мной, а я.
– Да.
Она удовлетворенно смеялась, и они плясали молча, ничего не видя и ни о чем не думая. Как во сне. Как в бою. Такая она была сейчас - как сон, как бой. Диана, На Которую Нашло… Вокруг били в ладоши и вскрикивали, кажется, еще кто-то пытался плясать, но Виктор отшвырнул его, чтобы не мешал, а Росшепер протяжно кричал: «О мой бедный пьяный народ!»
– Он импотент?
– Еще бы. Я его мою.
– И как?
– Абсолютно.
– О мой бедный пьяный народ! - стонал Росшепер.
– Пошли отсюда, - сказал Виктор.
Он поймал ее за руку и повел. Пьянь и рвань расступалась перед ними, а в дверях путь преградил губастый молокосос с румянцем во всю щеку и сказал что-то наглое, кулаки у него чесались, но Виктор сказал ему: «Потом, потом», и молокосос исчез. Держась за руки, они пробежали по пустому коридору, затем Виктор, не выпуская ее руки, отпер дверь и, не выпуская ее руки, запер дверь изнутри, и было жарко, стало нестерпимо жарко, душно, и комната, сначала широкая и просторная, сделалась узкой и тесной, и тогда Виктор встал и распахнул окно, и черный сырой воздух залил его голые плечи и грудь. Он вернулся на кровать, нашарил в темноте бутылку с джином, отхлебнул и передал Диане. Потом лег, и слева тек холодный воздух, а справа было горячее шелковистое и нежное. Теперь он слышал, что пьянка продолжается - гости пели хором.
– Это надолго? - спросил он.
– Что? - спросила Диана сонно.
– Долго они будуть выть?
– Не знаю. Какое нам дело? - Она повернулась на бок и легла щекой на его плечо. - Холодно, - пожаловалась она.
Они повозились, забираясь под одеяло.
– Не спи, - сказал он.
– Угу, - пробормотала она.
– Тебе хорошо?
– Угу.
– А если за ухо?
– Угу… Отстань, больно.
– Слушай, а нельзя здесь пожить недельку?
– Можно.
– А где?
– Я спать хочу. Дай поспать бедной пьяной женщине.
Он замолчал и лежал, не шевелясь. Она уже спала. «Так я и сделаю, - подумал он. - Здесь будет хорошо, тихо. Только не вечером. А может быть, и вечером. Не станет же он пьянствовать каждый вечер, ему ведь лечиться надо… Пожить здесь денька три-четыре… пять-шесть… и поменьше пить, совсем не пить, и поработать… давно я не работал… Чтобы начать работать, надо хорошенько заскучать, чтобы ничего больше не хотелось… Он вздрогнул, задремывая. Насчет Ирмы… Насчет Ирмы я напишу Роц-Тусову, вот что я сделаю. Не струсил бы Роц-Тусов, трус он. Должен мне девятьсот крон… Когда речь заходит о господине Президенте, все это не имеет значения, все мы становимся трусами. Почему мы все такие трусы? Чего мы, собственно, боимся? Перемены мы боимся. Нельзя будет пойти в писательский кабак и пропустить рюмку очищенной… швейцар не будет кланяться… и вообще швейцара не будет, самого сделают швейцаром. Плохо, если на рудники… то действительно плохо… Но это же редко, времена не те… смягчение нравов… Сто раз я об этом думал и сто раз обнаруживал, что бояться, в общем, нечего, а все равно боюсь. Потом/ что тупая сила… Это страшная штука, когда против тебя тупая, свиная со щетиной сила, неуязвимая, ни для логики неуязвимая, ни для эмоций… И Дианы не будет…»
Он задремал и снова проснулся, потому что под открытым окном громко разговаривали и ржали, как животные. Затрещали кусты.
– Не могу я их сажать, - сказал пьяный голос полицмейстера. - Нет такого закона…
– Будет, - сказал голос Росшепера. - Я депутат или нет?
– А такой закон есть, чтобы под городом - рассадник заразы? - рявкнул бургомистр.
– Будет! - упрямо сказал Росшепер.
– Они не заразные, - проблеял фальцетом директор гимназии. - Я имею в виду, что в медицинском отношении…
– Эй, гимназия, - сказал Росшепер, - расстегнуться не забудь.
– А такой закон есть, чтобы честных людей разоряли? - рявкнул бургомистр. - Чтобы разоряли, есть такой закон?
– Будет, я тебе говорю! - сказал Росшепер. - Я депутат или нет?
«Чем бы их садануть?» - подумал Виктор.
– Росшепер. - спросил полицмейстер, - ты мне друг? Я тебя, подлеца, на руках носил. Я тебя, подлеца, выбирал. А теперь они шляются, заразы, по городу, и я ничего не могу. Закона нет, понимаешь?
Читать дальше