Ральф Питерс - И летели наземь самураи...

„Моя судьба предрешена, — думал Нобуру, — даже если я и не знаю ее. И я все равно выполню свою задачу, Я до сих пор обладаю властью, а Ногучи может проводить свои учебные полеты и мечтать всласть“.

— Вы слушаете, Такахара?

— Да, господин генерал.

— Проверьте план полетов полковника Ногучи. Я не хочу, чтобы его машины находились где-нибудь около зоны боевых действий.

— Слушаюсь. Отдать приказ отложить учебные вылеты?

— Нет, во всяком случае, до тех пор, пока не возникнет такой необходимости. Просто проверьте план полетов. Учебные вылеты можно продолжать.

— Я понял, господин генерал.

— Я просто хотел удостовериться, что нанесение удара в районе Омска готовится по плану.

На другом конце провода замолчали. Такахара не считал удар по промышленному комплексу основной задачей. Это был лишь один из маловажных объектов при нанесении главного удара. Нобуру представил себе, как его подчиненный быстро просматривает автоматический каталог целей, сердясь на себя самого и на ночных дежурных с темными от усталости кругами вокруг глаз. Такахара был очень выносливым человеком, и именно его выбрали для ночных дежурств, потому что он благодаря своему темпераменту мог заставить бодрствовать своих подчиненных. Теперь Такахара наверняка будет бросаться как зверь на своих подчиненных всю ночь, чувствуя смущение изза своей, хотя и вполне объяснимой, оплошности. Нобуру стало очень жаль дежуривших эту ночь младших офицеров, но он ничего не мог поделать.

— Господин генерал, — раздался голос Такахары, — задача три-четыре-один находится в стадии последних приготовлений. Вылет запланирован на… дайте я посмотрю… извините меня, вылет уже осуществлен.

Смущение по поводу совершенной ошибки сменилось удивлением, и это обещало новое тяжелое испытание для ночной смены.

— Кто командует выполнением задачи?

Такахара был готов к этому вопросу:

— Капитан Андреас Зидерберг из южноафриканских ВВС.

— Вольнонаемный Андреас Зидерберг, — поправил Такахару Нобуру совершенно машинально и тут же пожалел об этом. Теперь Такахара примет все слишком близко к сердцу и запомнит надолго этот телефонный разговор, хотя Нобуру и не желал Такахаре зла. Он вспомнил совет, который ему дал отец много лет назад. Он сказал, что командир должен обращаться со словами так, как будто это острые ножи, потому что неосторожно брошенное ело во может нанести очень глубокую рану.

— Господин генерал, — сказал Такахара, и в его покорном голосе слышалась едва сдерживаемая ярость, — самолет будет…

— Достаточно. Я лишь хотел удостовериться, что задание будет выполнено по плану. Я хотел убедиться, что цель будет поражена до рассвета. Это все. Спокойной ночи. — Нобуру повесил трубку.

Возможно, тепловое излучение в районе Омска ничего не означало, а может быть, горстка русских старалась согреться в развалинах своего завода. Он просто становился мнительным стариком. Но Нобуру готов был биться об заклад, что инстинкт его не обманывал. В любом случае новый день даст ответ на этот вопрос. Он откинул голову на подушку, пытаясь хоть чуть-чуть согреться в мокрой от пота постели. Он подумал, не позвать ли дневального и попросить его принести чистое белье, затем решил никого не беспокоить. Что-то внутри не позволяло заснуть, какой-то страх, что кошмары могут прийти снова. Самым неприятным был сон об американцах в Африке. Он чувствовал, что сейчас он его не вынесет.

Мэнни Мартинес любил работать с техникой, хотя в последнее время он все больше и больше сидел за столом, что ему тоже в общем-то нравилось. Но когда он сидел за бумагами слишком долго, ему слышались насмешливые голоса, которые он так часто слышал в юности на улицах Сан-Антонио: „Эй, приятель, и это называется работой? Ну нет, это вовсе не работа, твою мать“. Поэтому подобно тому, как он получал удовольствие, обдирая костяшки пальцев о свой старинный „Корвет“, ремонтируя его в те давние времена у себя дома, он с радостью использовал редкие возможности самому отремонтировать военную технику. Он получал удовольствие от настоящей работы, даже когда ситуация была такой скверной, как сейчас.

— Подержи ее здесь еще чуть-чуть, — сказал уорент-офицер. — Я почти все сделал.

Мартинес поднял вверх сведенные судорогой руки и почувствовал острый, обжигающий холод в пальцах рук и неподвижных ног. Он лежал в неудобной позе в узком проходе, в задней части машинного отделения „М-100“, сдвинувшись в сторону для того, чтобы могли поместиться уорент-офицер и его помощник.