Ральф Питерс - И летели наземь самураи...

Сразу после разговора Хейфеца с Рено Тейлор опять взял командование полком на себя. У одного из двух вертолетов сопровождения Тейлора возникли трудности — очевидно, когда они атаковали противника, произошла перегрузка системы. Тейлор старался неотступно следить за ним. Однако это не мешало ему осуществлять командование полком с помощью великолепных средств контроля и управления, которые новое столетие передало в руки своих солдат. Казалось, что все трудности уже позади и три эскадрильи, подавляя все на пути электронными средствами борьбы, летели к месту сбора.

Тейлор уничтожил вражеские самолеты, нанесшие удар по старой базе в Омске. Хейфец надеялся, что после этого он почувствует то первобытное удовлетворение, которое испытывает человек, когда убивает врага, уничтожившего близких ему людей. Эта древняя вечная жажда крови неистребима в характере человеческого существа.

Хейфец знал, что Тейлор будет очень переживать смерть Мартинеса. Тейлор всегда будет чувствовать ответственность за жизнь каждого погибшего солдата, и он наверняка придет в ярость, когда узнает из отчетов Рено о неоправданных потерях во время неразрешенного командиром полета за славой. Но существует разница между теми чувствами, которые человек испытывает, когда узнает о смерти какого-то человека, которого он знал только по имени или в лицо, и потерей человека, с которым вместе жил, воевал и делил тяготы в сложные периоды своей жизни.

Мартинес был порядочным человеком. На первый взгляд он казался шутником, неспособным остановить свой выбор на какой-то одной девушке в том возрасте, когда большинство офицеров были женаты и имели детей. Хейфецу, разбиравшемуся в таких вещах, казалось, что Мартинесу не давало покоя его происхождение. Он был талантлив, на удивление талантлив и очень исполнителен. Его спортивная машина всегда ожидала его поздно ночью около здания штаба. Он лелеял ее, как женщину, а она ждала его, глядя на ярко освещенные окна, когда он забывал о ее существовании, как влюбленная, но покинутая женщина. Сейчас Хейфец сожалел о тех случаях, когда он разго варивал с ним слишком повелительным тоном или проходил мимо стола молодого офицера, не обращая на него внимания. Он сожалел о своей вечной погруженности в собственные мысли.

Рено, хотя сказал он это эгоистично и грубо, был в какой-то степени прав, когда жаловался: "О Боже, мы только что сорвали банк, а вы беспокоитесь о грошах".

И впервые Хейфец подумал, что эта фраза не была со стороны Рено намеренным оскорбительным намеком, и поэтому это замечание казалось сейчас особенно жестоким. Хейфец осознал, что он действительно стал человеком, уделяющим слишком много внимания мелочам, — настоящий штабной офицер.

Да, они сорвали банк. И какими бы тяжелыми ни были боевые потери, они были незначительны в сравнении с тем сокрушительным поражением, которое полк нанес противнику вдоль широкой полосы фронта. Иными словами, все уравнения боя нужно будет рассчитывать заново. Победы такого масштаба обычно вдохновляли историков-любителей на поиски легендарных имен.

"И тем не менее, — думал с тоской Хейфец, — это был похоронный звон. По старшему поколению солдат и офицеров". По таким людям, как Давид Хейфец. В дни его молодости он уходил на войну, сидя в стальной колеснице. Вместе со стрелком они выбирали цель, определяли ее параметры и стреляли… Новые правила войны свели функции человека до включения и выключения рычагов и нажатия кнопок. Он всегда раньше придерживался мнения, что человек навсегда останется в центре боевых действий, сейчас же он не был в этом уверен.

Осталось так мало вещей, в которых он был уверен.

— Сэр, все в порядке? — спросил второй пилот, стоявший у него за спиной. Ему было непривычно видеть Хейфеца в состоянии нерешительности.

— Да, все в порядке, — сказал Хейфец. — Я просто смотрю на снег.

— Будет страшно трудно спрятать этих птичек в районе сбора, — сказал второй пилот. — Черт бы их подрал! Когда они проектировали автоматическую систему маскировки, они не подумали о снеге, ведь так?

— Ничего, справимся, — сказал Хейфец. Ему совсем не хотелось разговаривать.

— Да, сэр, — быстро отозвался второй пилот, опасаясь, что зашел слишком далеко в своем разговоре с этим бесстрастным человеком, стоящим рядом с ним. — Что-нибудь придумаем.

Хейфец смотрел на стремительно падавший снег. Он сейчас ни в чем не был уверен. В начале боя он испытывал почти религиозный экстаз, внутри него горел какой-то радостный огонь. Но по мере того как потери противника росли, он начинал чувствовать себя отомщенным. Он знал, что иранцы и повстанцы с изуродованными и обожженными лицами и телами были совсем не теми людьми, которых он встретил много лет назад по дороге в Дамаск. И иранцы даже не были арабами. Но у них был тот же первородный грех, общее религиозное видение мира, моральное и духовное родство. Да, он был человеком с предрассудками. А существуют ли люди без предрассудков? Где они, эти люди из сказки, в этом мире, где поклонение другому богу означало смертный приговор, где другой цвет кожи низводил тебя до уровня животного? Господи, где же справедливость?