Array Журнал «Если» - Если, 2010, № 5

Я здесь живу.

Переношусь домой. Ребекка ждет меня.

В руке у нее «хаузер».

Мгновенно понимаю, откуда она его взяла.

Я знаю. Он просто появился. Свалился как снег на голову. Как Сфера во Флатландию.

Ребекка целится в меня:

— Не подходи, урод. Я вычислила, что ты задумал. Что тебе приказали.

— Я тебя не трону, — говорю я. — Честно.

— Ты поселил здесь эти голоса. Мучить меня.

— Нет, Ребекка. Нет. Какая муха тебя укусила?

— Неважно. Я не собираюсь умирать вот за это, — она тычет пальцем в окно. Я знаю, на что она показывает, но мы сейчас отвернуты от ядра, и за стеклом только звезды. Ребекка имеет в виду Собор. — За эту штуку, — договаривает она.

Ее правая рука по-прежнему сжимает «хаузер». Дрожит. Если эта пушка пальнет, даже такому, как я, кранты. Я делаю шаг вперед. Протягиваю руку.

— Отдай, пожалуйста.

Миг дерзкого неповиновения. Возле глаз Ребекки четче проступают морщинки. Палец на спусковом крючке тоже напрягся сильнее? Я вообще замечу что-нибудь, прежде чем выстрел грянет и сотрет меня?

Ребекка медленно опускает пистолет. Плачет.

— Я знаю, они здесь, — говорит она.

— Кто?

— Голоса, — всхлипывает она. — Знакомые. Только не знаю откуда.

Притягиваю Ребекку к себе. Мокрое лицо у меня на плече.

— Проклятие какое-то, — жалуется она. — Чары, которые я не могу разрушить.

Забираю «хаузер».

Отстраняю Ребекку.

Бережно.

Делаю шаг назад. Говорю:

— Может, у меня получится.

Прицеливаюсь себе в голову.

Указательный палец покидает предохранитель. Замирает в воздухе, в полуготовности к действию.

— Я сделаю так, будто меня никогда не было, — обещаю я. — И ничего этого тоже.

Кончиком пальца притрагиваюсь к металлу. Я — неотвратимость. Я — сила природы. Я…

— Папочка, не надо.

Юный голос. Чей? Не вижу.

— Кто это сказал?

Другой голос, детский. Девчоночий.

— Ты нам нужен.

— Кому — вам? — спрашиваю я. Не опуская пистолета. — Кто бы вы ни были, прекратите!

— Не убивай себя, папочка. Я верчусь на месте. Целюсь.

В занавески. В пустыню Млечного Пути за окном.

В ничто.

— Кто вы? Отвечайте!

Мгновение тишины. Решаются:

— Ты нас знаешь.

Другой голос:

— Ты велел прятаться.

— Я вас не знаю, — говорю я. Запинаюсь. В мыслях сумбур. — Не знаю.

— Идите сюда, солнышки, — голос Ребекки. Непривычно низкий, грудной. Непривычно сильный — давненько я не слышал у нее такого голоса.

С тех пор как сказал ей, что она скоро умрет.

Они появляются. Все трое.

И я вспоминаю.

Дуновение воздуха из вентиляции колышет занавеску, и из движения воплощается мальчик. Джоэл. Восьми лет. Худенький, длиннокостный. Вырастет — будет высоким. И красивым, когда доберет в весе.

Я переступаю с ноги на ногу. Скрипят половицы. И, словно шагнув с потайной лесенки, из-под пола возникает Ханна. Ей шесть. Красавица. Синеглазка.

Ребекка опускается на колени, раскрывает детям объятия:

— Идите ко мне.

В столбе бледного звездного света пляшет смерчик пыли. А из него…

Лэйви. Мой младшенький. Сыночек.

Он бежит к матери, выглядывает из ее юбок. И произносит те самые слова:

— Как ты сегодня, папся?

Он не понимает толком, что говорит. Ему всего два с половиной.

Все возвращается.

Я вспоминаю.

Потому что Собор хочет, чтобы я вспомнил.

Потому что он решил: пришло время вспомнить.

Допустим, вы собрались кого-нибудь убить, но по натуре вы не убийца. Допустим, у вас в руке пистолет. Палец на курке.

И, допустим, жертва смотрит на вас, хладнокровно оценивает и не молит о пощаде. Поскольку догадывается: вас этим не проймешь. Не молит и о благополучии близких. Уйма неполных семей прекрасно справляется.

Допустим, жертва взывает к тому единственному, что только и способно вас тронуть. Просит за своих нерожденных детей. Возможно, каким-то чудом он смекнул, кто вы. Что вы. И просит о вашем спасении.

— Убейте меня, — предлагает он, — но не убивайте их.

Объясняете: так не получится.

— Вы же с чертовых куличек будущего, — фыркает он. Все-таки знает! — Сделайте, чтоб получилось.

Вы качаете головой.

Жмете на курок.

В конце концов, мир надо спасти.

Но сомнение посеяно. В вас.

Во мне.

Я не могу иметь детей. «Типы» и люди не скрещиваются.

Я уничтожил бы себя. Свою работу.

Но что если дети были — и я их спрятал?

Спрятал надежно. Желая удержать в стороне от круговорота причин и следствий. Не до бесконечности. Ровно столько, сколько нужно, чтобы переселить их в истинное святилище, которое вскоре появится. Которое я помогаю создать.