Анатолий Горло - Аве, Цезарь

Крус вспомнил голос, известивший его о "небольшом сюрпризе": кто это был - Цезарь или один из его паладинов? В любом случае, это не был Убийца...

Крус был доволен результатами своих изысканий. Почти круглые сутки он провел в кресле-качалке, изучая присланные ему материалы. Больше всего привлекли кадры, отснятые телевидением в моменты всех четырех убийств. Многократно он просматривал их с помощью проектора, разглядывал в лупу, снова прое.цнронал на стену, на которой для наглядности нарисовал мишень по размеру телевизионного экрана, гранпийал, сопоставлял, накладывал кадры один на другой в поисках подтверждения той зловещей закономерностк, которую он вывел априори в ночь после услшства Мистикиса.

Поскольку "Камера обскура" везде фигурировала как главный свидетель обвинения, и поиски полиции пелись, в основном, но следам, запечатленным ее вездесущими операторами, Крус не поленился перелистать случайно оказавшийся под рукой справочник "Наладка и эксплуатация телевизионного оборудования фирмы "Камера обскура", откуда почерпнул много поучительного и мог бы хоть сегодня работать, в худшем случае, ассистентом оператора.

Итак, его догадка подтвердилась. Теперь он точно знал, кто убийца Росса, Зотоса, Бесса и Мистикиса. Был oн уверен и в том, что какое-то время, благодаря мерам предосторожности, предпринятым полицией, преступник будет оставаться в тени, выжидая момента, чтобы нанести следующий удар. В кого он будет направлен, Крус не знал, предполагая, что и сам преступник не знает этого, поскольку он был пусть центральной, но все же пешкой на шахматной доске Цезаря.

Именно поэтому Крус не спешил сообщить шефу о споем открытии: тот, не раздумывая, тут же схватит убийцу, упустив того или тех, кто стоит за его спиной и руководит его действиями. А служителя Абсолютного правосудия Круса могло удовлетворить лишь расследование, доведенное до конца...

Пока все эти разрозненные мысли проносились в голове Круса, его глаза неотрывно следили за телевизионным экраном.

Изабелл тявкнула и посмотрела на стенные часы. Крус тоже взглянул на них:

- Успокойся, Изабелл, до начала девятой серии еще целых пять минут.

И он снова повернулся к экрану.

В конце узкого полутемного коридора, связывавшего здание полицейского управления с внутренней тюрьмой, появились маленькие человеческие силуэты и стали приближаться в сторону объектива. За кадром, захлеьываясь от возбуждения, тараторила "господама":

- Дамы и господа, мы все были ошеломлены не меньше вашего, увидев зловещее клеймо на божественной груди Сирены. Тем, кто не успел посмотреть, мы несколько позднее покажем видеозапись! Да, дамы и господа, мы перевернули еще одну черную страницу этой невероятной трагедии! Сколько их еще впереди?.. Будем надеяться, что наша доблестная полиция положит конец гнусным злодеяниям Цезаря! А сейчас мы увидим, как разойдутся пути-дороги двух случайных попутчиков - Сирены Сириас и сержанта Лабаса. Камера Сирены находится в левом крыле, Лабаса в правом.

Крус разглядывал приближавшуюся группу. Впереди шел старший надзиратель со связкой ключей, за ним двое конвоиров, чуть позади Сирена с Лабасом и еще двое охранников.

- Давайте вглядимся в их лица, дамы и господа, - продолжал трещать Касас, намекая оператору, чтобы он показал арестованных крупным планом, - и попытаемся представить себе, о чем думают эти люди, волею рока ввергнутые в...

Куда вверг рок этих людей, Касас не договорил, ибо в этот момент Лабас неожиданно рванулся в сторону и упал ниц. Сирена Сириас сделала еще один шаг, затем медленно осела на пол, прижимая руки к груди.

Очнувшись после секундного оцепенения, полицейские бросились вперед на телекамеру и, казалось, вотвот разнесут ее вдребезги. Но их искаженные лица пронеслись мимо, за кадр, и невозмутимый оператор повернул объектив вслед за ними.

До конца коридора оставалось с десяток шагов, затем он раздваивался и как раз на развилке с выходом в коридор находилась тюремная камера, в которую ворвались охранники. Не надо было большого воображения, чтобы догадаться, что эта камера - единственное место, откуда могли стрелять по арестантам.

Крус чуть не взвыл с досады. Он вскочил с кресла и пнул его ногой.

- Болван! Какой болван! - простонал он и было непонятно, кому адресована эта исчерпывающая характеристика.

А голос комментатора Касаса порхал где-то вверху звукового регистра, срываясь до трагического фальцета: