Ника Созонова - Сказ о пути

Рыш подполз к нему на брюхе, издавая тихий скулеж, призванный растопить ледяное сердце хозяина: ему было очень жаль расставаться с девочкой, которая так часто чесала его за ухом, старалась угостить вкусненьким и никогда не кричала. Но ослушаться хозяина зверь не мог. Промир был для него всем — и вожаком стаи, и отцом, и богом.

— Ах, да! — крикнула вослед им Наки. — Чуть не забыла тебя поблагодарить.

Дийк обернулся.

— За что?

— За то, что ты передумал и забрал меня тогда из «скудного дома». Благодаря тебе я не закончу свои дни в солдатском борделе.

— Каком борделе? Ты бредишь?..

— Только не говори, что ты не знал, что всех мальчиков, попавших в «скудный дом», делают пушечным мясом для разборок лордов, а девочкам нет иного пути, кроме как в солдатский бордель. Когда им исполняется четырнадцать, красивых выкупают, некрасивых же отдают даром, избавляются, как от мусора. Или ты не знал этого?

Промир не ответил. С проступившей на скулах краской он медленно повернулся и продолжил свой путь.

— Эй! — снова крикнула Наки. — Так ты знал или не знал?!..

Не оборачиваясь, он вышел за дверь нарядного, похожего на праздничный торт домика и замер в уютном дворике, мощеном мраморными плитами цвета кофе со сливками. Ему было на редкость досадно и противно. Дийк ненавидел себя — за то, что накричал на глупого ребенка, ненавидел Наки — за тупое упрямство, ненавидел весь мир — за последние ее слова. Рука дрожала, и начерченный круг получился неровным, больше смахивавшим на корявый овал.

— Ты уже уходишь? Но почему?!

Уни стояла на крыльце, удивленная и непонимающая. Она шагнула к нему и хотела доторонуться, но Дийк отшатнулся, словно от прокаженной.

— Пожалуйста, не надо.

— Ты так на меня смотришь, словно я превратилась в животное, или у меня отросла вторая голова. Что я тебе сделала? Оставайся! Тебе вовсе не обязательно жить со мной. Если я тебе разонравилась, ты можешь найти кого-нибудь другого. Или можешь попросить Принцессу, и она выделит тебе участок земли, и ты построишь себе дом, какой захочешь. Как только ты станешь человеком, ты обретешь все права, какие есть у нас, жителей Дилль.

— Пожалуйста, оставь меня.

Дийк говорил очень тихо. Он пытался взнуздать себя, чувствуя, что еще немного — и сорвется, совершит что-то резкое и непоправимое.

— Я не понимаю, но ухожу — раз такое твое желание. Мне будет тебя не хватать, странник!

Уни улыбнулась ему на прощанье — легко и беззаботно, как всегда, и вошла в дом, плотно прикрыв дверь.

Промир потянулся к мелку, чтобы начертить более ровный круг. Внезапно его охватила апатия, безразличие ко всему и всем. Апатия и тошнота… Он замер, застыл, безвольно опустив руки.

В ладонь ткнулся недоуменный влажный нос Гоа. И тут же зверь радостно взвизгнул.

Дийк поднял голову, зная, кого увидит.

— Ты пришла, чтобы сказать «прощай»? Не стоит: не люблю мелодраматических сцен.

— Я пришла, чтобы уйти с тобой. Не потому, что это нужно мне. Просто без меня ты станешь таким, как был, и никогда не найдешь Алуно. Так что можешь начинать меня благодарить и говорить, какая я хорошая и самоотверженная, прямо сейчас.

— Я займусь этим позже, когда мы выберемся отсюда. А когда вдоволь рассыплюсь в благодарностях, так тебя проучу, что ты долго сидеть не сможешь. Потому что ты самая упрямая и несносная девчонка из всех, кого я когда-либо встречал. А видел я многих, можешь мне поверить!

— Звучит как комплимент.

— Это не комплимент, а предупреждение.

Дийк поднялся на ноги. И тошнота, и апатия куда-то исчезли…

— Проходите, Лелечка, осматривайтесь. Вот ваш подопечный — наш Алексей. Он у нас уже год, абсолютно безнадежный случай. В ваши обязанности входит содержать тело в чистоте, предотвращать появление пролежней, следить за работой аппаратуры. Впрочем, вы и так все знаете. Вас рекомендовали как отличную, опытную медсестру. До вас тут работала одна медсестричка, мы ее повысили, можно сказать, за хорошую работу. Теперь обслуживает вип-палаты, важным птицам укольчики делает. Вас, Лелечка, тоже повысим со временем, если стараться будете.

— Анатолий Семенович, могу я вас попросить не называть меня уменьшительным именем? У меня с детства на него аллергия.

Голоса в его муторных снах порой бывали резкими и неприятными, еще чаще — бесцветными и никакими. Но этот новый женский голосок был ему приятен: он не напрягал, не сверлил мозг, напротив — от него исходило прохладное умиротворение.