Александр Гейман - Митюкова и Сидоров

Усиливает звуковое воздействие на противника — верещит еще громче.

Комментарий Аси и Дуси:

Дуся: — Таков стиль Кошкина!

Ася: — Кошкин провел сто один бой и во всех одержал победу!

Дуся: — Нокаутом!

Ася: — Как сейчас!

Но с последним комментарием Ася и Дуся поторопились. В свою очередь, и Сидоров пришел в себя, а точнее, им вдруг овладело ледяное безразличие вместе с решимостью постоять за себя. С какой-то непостижимой легкостью он стряхнул с себя Кошкина, поднялся и принялся драться насмерть, как если бы это был его последний бой, и незачем было беречь силы, чтобы жить завтра. К этому Кошкин не был готов — он всего лишь отвечал Сидорову на его нападение и хотел задать приличную трепку. Биться вот так, до чьей-нибудь смерти, ему было незачем, и он дрогнул. Но не отступил — это же все-таки был Кошкин. И во дворе началось что-то по-настоящему страшное и даже сверхъестественное.

Как записано в протоколе матча, в поединке была зафиксирована техническая ничья ввиду остановки матча. А именно, дворнику Сидорову позвонила в дверь сердобольная старушка и сообщила, что его кот смертным боем дерется с другим известным дворовым разбойником, а разнимать их все боятся. Дворник Сидоров (в протоколе — комиссар матча ) с метлой поспешил к месту побоища и увидел, что старушка не преувеличила. Мало того, что от кошачьих завываний закладывало в ушах, так над полем битвы еще летали какие-то вороны и каркали по-ненормальному.

— Я тебе сейчас! — заорал дворник Сидоров — и умудрился схватить обеими руками сразу обоих котов. Василия он поднял вверх, а Кошкина откинул в сторону и принялся гнать прочь. Он бы огрел его метлой, но руки были заняты, потому что Василий Сидоров изо всех сил вырывался, чтобы продолжить схватку. Но Кошкин отступил. Он уходил прочь, оборачивась и крича:

— Ну, Сидоров, падла, друг называется! Зайдешь ты еще ко мне ловить крыс, ханорик!

А Сидоров, не помня себя, вопил вслед:

— Вали, вали отсюда, а то догоню и еще не так накидаю!.. И не суйся больше на нашу помойку! И к Фельдману!

Кошкину было так обидно, что впервые в жизни он чуть не ревел. Он довольно-таки серьезно пострадал в этом побоище, но горько ему было не из-за этого. И даже не из-за оставленных на поле боя сосисок, которые уже подобрали Ася и Дуся. И даже не из-за самой по себе драки. Обидно Кошкину было, что не удалось сообщить хорошую новость: его вороны отыскали-таки скульптора, и так предвкушалось обсудить это именно с Сидоровым. А теперь кому это расскажешь? Такой важный, интересный разговор пропал ни за что, ни про что! Ну, Сидоров, падла! Чего это он вдруг взбеленился-то? Да еще какой-то собачий синизм выдумал…

А кот Сидоров, унесенный домой дворником Сидоровым, помаленьку отходил, вылизывая себя на пролежанном диване, и обескураженно вздыхал. Бой он не проиграл, а итоги все равно были неутешительны. Исцарапанный нос кровоточил, ухо разодрано, бок прокушен… Да еще с другом навек поссорился. Романтика! И ведь, сокрушался Сидоров, самое смешное, что подрались-то, получается, действительно из-за кошки. А чего ее теперь-то делить? Про Кошкина Митюкова только слышала, а Сидоров ей — пришей кобыле хвост. Нехорошо получилось. Цинично.

Но после того, когда Сидоров дал выход всей накопившейся горечи и напряжению, на душе у него стало как-то легче. А вот телесно он занемог — как Сидоров сам считал, не из-за ран, а из-за того, что переусердствовал в драке. Хотя на самом деле это был все тот же душевный, сердечный его недуг, просто он перешел в телесную форму, чтобы Сидоров мог переболеть и выздороветь.

Увидев утром, что Василий кое-как слазит с дивана, а однако же все равно намеревается во двор, дворник Сидоров запер его у себя на квартире.

— Нет, Вася, ты уж дома сиди, оклемывайся. Какой из тебя нынче боец.

Видимо, поэтам и впрямь свойственна особая проницательность и душевная чуткость, потому что дворник Сидоров как-то так сразу вычислил причину болезни своего кота. Он крошил под кровать колбасу маленькими кусочками и утешал Василия:

— Ты, брат, не переживай. Из-за этой сестры не один ты под колеса судьбы попадал. Ну их, этих кошек, и хвостатых, и двуногих. Я-то это зловредное племя знаю, чай, не ты один любимым кошкам крыс носил.

Дело было в том, что в это же самое время у дворника Сидорова протекал очередной роман, а точнее, уже протек — правда, не по Интернету, а больше по телефону и на квартире. Сидоров иногда заставал дома эту даму, кралю своего чела, и она ему не понравилась — курящая, тощая, строит из себя, а нежности никакой. И он не ошибся — уже через пару месяцев дворник Сидоров сообщал одному из друзей в телефонном разговоре: