Песах Амнуэль: В полдень за ней придут

Разговоры, естественно, записывались и, Штейнбок подозревал, что слушал их не только он, но и специалисты из аналитического отдела. Он мог себе представить, что они думали, когда им попадались такие, например, фразы:

— Ну что вы, сэр, мы с сестрой обычно прятались от дрондов под столом в буфетной, потому что он такой длинный, и скатерть на нем до самого пола, и никакой дронд туда не пролезет, а если пролезет, то запутается крыльями в складках материи, потому что, знаете ли, сэр, у дронда хотя и тощая шея, как у дяди Чарли, но зато длинные мохнатые крылья, как у мышиного короля, нет, не того, который с хвостом и живет в подвале, а того, что висит на стропилах вниз головой и ждет, когда мимо будет пролетать птичка, чтобы ее тут же поймать и съесть, они все такие прожорливые, мышиные короли, я имею в виду, и совершенно не стесняются, хотя крылья у них все-таки мохнатые, не такие, как у подданных, вы знаете, подданных я очень не люблю, более противных созданий я не видела, их можно…

И так далее до бесконечности. Прервать монологи этой девицы можно было только одним способом — открыть книгу Кэрролла и начать читать с любого места, хоть с конца, хоть с начала, хоть с середины. К счастью, в библиотеке Гуантариво, где, вообще-то, книг было меньше, чем фильмов на лазерных носителях, Штейнбок нашел оксфордское издание "Алисы в стране чудес" и "Алисы в Зазеркалье" с иллюстрациями Тенниела и на третий день их с женщиной-девочкой посиделок вытащил книгу, положил на стол, открыл на странице с изображением Безумного чаепития и спросил:

— Узнаете?

Алиса, произносившая в это время нескончаемую речь о пользе арифметических упражнений для придания лицу естественного природного цвета, замолчала, увидев себя рядом со Шляпником и Соней, повернула книгу и долго смотрела, широко раскрыв свои фиалковые глаза, а потом сказала:

— Господи, сэр, так все и было на самом деле. Вот только…

Лицо ее при этом стало задумчивым, а взгляд — отрешенным. Что означало ее "вот только…" Штейнбок, к сожалению, не узнал, потому что, произнеся эту фразу, Алиса (Эндрю) надолго умолкла, книгу не отдавала, но страниц почему-то не перелистывала, а смотрела только на положенную перед ней картинку. Она смотрела в книгу, а Штейнбок — на нее. Что общего было между этой женщиной и изображенной на рисунках девочкой? Разумеется, волосы. Конечно, взгляд. И ничего больше, но все равно сходство казалось доктору поразительным.

Штейнбок отобрал у нее книгу, и Алиса тихо вздохнула, думая о чем-то своем, далеком, и, пока она находилась в этом переходном состоянии, он задал ей вопрос из списка, составленного Джейденом. Что-то вроде: "Кто из ваших коллег согласился на предложения, на которые согласились вы?" — глупый, на его взгляд, вопрос, с чисто психологической точки зрения, но доктор задавал его всякий раз, и всякий раз Алиса реагировала по-разному, что и заставляло Штейнбока повторять вопрос с той или иной интонацией, надеясь на то, что триста восемьдесят шестой ответ окажется, наконец, таким, на какой рассчитывал майор.

Обедали и ужинали они вместе — еду им приносили в комнату, где они проводили почти весь день, — и за едой никаких разговоров не вели. Алиса была девушкой воспитанной, ела молча и тщательно подбирала крошки. Штейнбок следил за ней исподлобья, и что-то с ним в эти минуты происходило: хотелось обойти стол, сесть рядом, взять ее руку в свою… И что?

В пятницу Бржестовски вообще не пришел открывать их посиделки, то ли его вызвал к себе полковник, то ли ему просто надоело, а у Алисы с утра было меланхолическое настроение, она молча выслушала дежурный комплимент о ее больших глазах, вздохнула, положила руки на стол и сказала с плачущей интонацией:

— Хочу домой.

Об этом они уже много раз говорили. Домой ей было пока нельзя, потому что… ну, например, она должна оказать большую услугу британской короне, это очень важно… Галиматью, которую Штейнбок приводил в качестве аргумента, Алиса обычно выслушивала с выражением понимания, после чего и начинались монологи, которые фиксировала видеокамера. На этот раз, однако, что-то было в ее интонации, заставившее доктора отказаться от ставшей уже привычной фразы. Он давно научился чутко реагировать на малейшие изменения в настроении своих подопечных, на любую возможность проникнуть в глубину подсознания, понять, изменить…

— Сегодня, — сказал он. Почему? Он не знал. Это был обычный день, ничем не отличавшийся от прочих. — Сегодня ты вернешься домой, Алиса. Ты вернешься, а я останусь, и мне будет грустно и одиноко, потому что…