Роберт Говард: Сердце старого Гарфилда

Роберт Говард

СЕРДЦЕ СТАРОГО ГАРФИЛДА

Я сидел на крыльце, когда дедушка, прихрамывая, вышел из дома, опустился в свое любимое мягкое кресло и принялся набивать табак в трубку из кочерыжки кукурузного початка.

- Ты что, на танцы собрался? - спросил он.

- Жду дока Блейна, - ответил я, - мы с ним собирались навестить старика Гарфилда.

Дед раскурил трубку и сделал пару затяжек прежде, чем заговорил снова:

- Что, плохи дела у старины Джима?

- Док говорит, у него практически нет шансов.

- Кто ухаживает за ним?

- Джо Брэкстон, - вопреки желанию самого Гарфилда. Но кто-то ведь должен с ним оставаться.

Дедушка с шумом затянулся и долго смотрел на полыхающие далеко в холмах зарницы, потом произнес:

- А ведь ты думаешь, что старый Джим - самый отъявленный враль в нашем графстве, разве не так?

- Ну... он рассказывает очень славные истории, - признал я. - Но некоторые события, в которых он, по его словам, принимал участие, должны были происходить задолго до его рождения.

- Я перебрался в Техас из Тенесси в 1870 году, - голос деда неожиданно стал резким, - и видел, как этот городишко, Лост Ноб, вырос на пустом месте. Паршивой дощатой бакалейной лавки и той не было, когда я очутился здесь, но старый Джим Гарфилд уже поселился там, где и сейчас живет, только тогда его домом была немудрящая бревенчатая хибара. И сегодня он не выглядит ни на день старше, чем в тот момент, когда я впервые его увидел.

- Ты никогда не упоминал об этом, - признаться, я был удивлен.

- Да решил, что ты воспримешь это как старческий маразм, - ответил он. - Старый Джим был первым белым человеком, осевшим в этих местах. Он построил свою хижину в добрых пятидесяти милях к западу от границы. Бог его знает, как он решился на такое, в этих холмах, кишевших команчами.

В ту пору, когда мы с ним впервые встретились, его уже называли старым Джимом. Помню, как он рассказывал мне те же самые истории, которые потом довелось услышать и тебе: о том, как он участвовал в битве у Сан-Хасинто еще совсем юнцом, и о том, как он разъезжал по прерии с Ивеном Кэмероном и Джеком Хэйесом... Только вот я верил ему, а ты - нет.

- Но это же было так давно!.. запротестовал я.

- Последний рейд против индейцев в этих краях состоялся в 188-74 году, - погрузился в воспоминания дедушка. - Был бой, я был там и был там старый Джим. Я лично видел, как он сшиб старого вождя Желтую Косу с мустанга из ружья для охоты на буйволов с расстояния в семь сотен ярдов.

Но еще до того мы вместе с ним побывали в переделке у излучины Саранчовой реки. Банда команчей пришла из мескеталя [Примечание: вид деревьев семейства бобовых, произрастающих на юге США и в Мексике. Стручки мескета богаты сахаром и пригодны в пищу.], убивая и грабя всех на своем пути, перевалила через холмы. Когда они уже возвращались вдоль Саранчовой, наш кордон встретил их и принялся преследовать, наступая на пятки. Мы схватились на закате в низине, заросшей мескетом, убили семерых из них, а остальные еле унесли ноги в зарослях кустарника. Но и трое наших парней полегло в этом бою, а Джиму Гарфилду копье пронзило грудь.

Рана его была ужасной. Джим мало чем отличался с виду от мертвеца, и неудивительно, - никто не смог бы выжить после такого ранения, как это. Но тут из кустов, откуда ни возьмись, вышел старый индеец. Мы навели на него ружья, а он знаками показал, что пришел с миром, и заговорил по-испански. Не знаю, почему мы не изрешетили его на месте, ведь кровь так и кипела от желания драться и убивать; но было в нем что-то такое, что удержало нас от стрельбы. Он сообщил, что родом не из команчей, он-де старинный друг Гарфилда и хочет ему помочь. Он попросил нас перенести Джима в рощицу мескета и оставить с ним наедине. По сей день не пойму, почему мы послушали его, и все-таки мы это сделали.

Ох, и ночка была: раненый стонет и молит о воде, вокруг лагеря трупы разбросаны, темно хоть глаз выколи и один Бог ведает, не подкрадутся ли во тьме вернувшиеся команчи... Мы решили заночевать прямо там потому, что лошади совсем выбились из сил; никто за всю ночь так и не сомкнул глаз, но команчи не появились. Что происходило в это время в зарослях мескета, я не знаю и индейца этого странного больше не видал, но только до самого утра я слышал бросающие в дрожь завывания - и испускал их явно не умирающий, да еще в полночь принялась где-то кричать и ухать сова.

А на рассвете в лагерь приковылял Джим Гарфилд, изможденный и бледный, но живой, рана на его груди закрылась и уже начала заживать. С тех самых пор он никогда не упоминал ни об этом ранении, ни о самой стычке с краснокожими, ни об индейце, что появился и исчез столь таинственно. И он перестал стареть, - сейчас Джим выглядит точно так же, каким был тогда: мужчина чуть за пятьдесят.