Василий Щепетнев: Первое дело Йеро

Аббат потер бедро. Вербер вспомнился неспроста, бедро дает о себе знать перед переменой погоды. Завтра пойдет дождь, благословенный дождь, принесенный западным ветром. Но дождь случится после полудня, когда малый караван будет далеко. Первые два дня пути легки. Дальше, когда исчезнет дорога, станет труднее, но все-таки путь на Север не сравнить с путем на Юг или Юго-восток. Путь на Юг труден тем, что с каждым шагом становится больше и лемутов, и слуг Нечистого, и совершенно Неведомых Тварей, о которых неизвестно ничего потому, что, встретившись с ними, никто не возвращается...

Аббат умакнул перо в чернильницу. Нет, ничего на белом свете нет зряшного: браухль птица бесполезная во всех отношениях, но перья ее превосходно подходят для письма. Лиловый гриб так и просто ядовит, казалось бы, сущее порождение зла, не одна жена с его помощью избавилась от постылого мужа, но чернила, сделанные из этого гриба, не размокают в воде и не выцветают веками.

Он написал ответ перу Кельвину, в котором утешил и ободрил священника. О Иеро Дистине Аббат отозвался, как об одном из лучших семинаристов, обладающем даром выявлять слуг нечистого. Написал с умыслом - если письмо прочтут чужие, недобрые глаза, пусть это послужит во исполнение плана Аббата.

Подождав, пока чернила высохнут, он свернул письмо и уложил его в походную цисту. На заре он отдаст письмо Иеро.

Послышался звон. Полночь.

Звонил маленький приборчик, что стоял в дальнем углу стола. Это был не часовой механизм, о котором написано в книгах Аббатской библиотеки и который, при необходимости, могли изготовить искусные ремесленники Аббатства - для тех бедолаг кто лишен чувства времени и достаточно богат, чтобы купить дорогую поделку. Нет, прибор был наследством Потерянных Лет. Маленький маятник, подвешенный на тонкой деревянной оси колебался только тогда, когда в обитель проникала Чужая Мысль. При этом он ударялся о металлические диски, закрепленные по обе стороны от маятника, что и вызывало звон. Как, почему он действует, ученые Аббатства не знали. Впрочем, они не знали и о существовании самого прибора. Он был одной из тайн Аббата, с его помощью удавалось найти изменников в Аббатстве. Но эта Чужая Мысль пришла издалека. Где-то на юго-западе могучий слуга Нечистого старался выпытать тайные мысли Аббата Демеро.

Как всегда, в ответ Аббат начал читать молитву - ясно, громко, открыто. Уголком сознания он почувствовал в необозримой дали смесь чувств - досады, насмешки, удивления. Ничего. Пусть слушают. Капля камень точит, молитва, глядишь, подвинет слугу Нечистого на благой путь.

Звон смолк.

Аббат дочитал молитву, добавил другую, благодарственную, затем прошел в свою опочивальню. Служка помог ему разоблачиться. Пусть. Для умных людей авторитет человека в нем самом, для глупых - в одеяниях. А глупых людей много, потому-то он и носит шелковые фиолетовые одеяния, мастер Гальс - строгую черную рясу, а пер Боян закован в лучшую броню в аббатстве.

До рассвета оставалось немного, но для Аббата и час сна был мучением. Если бы он мог вовсе не спать! Но слаба плоть.

Он лег, смежил веки. Сейчас он не решался молиться. Если Господь посылает ему этот сон, то неспроста.

Служка за порогом присел в кресло подремать. Он-то сон любил, но знал, что вскоре будет разбужен диким криком Аббата. Что тому снилось? Над этой загадкой он бился пятое лето, с тех пор, как стал ухаживать за Аббатом. Службу свою он так и определил для себя "ухаживать". Кто напомнит Аббату о том, что следует пообедать, кто позаботится о перемене белья, кто, наконец, подаст ночью дрожащему, мокрому от пота Аббату отвар лукинаги, после которого тот сможет провести остаток ночи в безмысленном покое?

Когда-нибудь у него будет свой лорс. Еще лучше этого.

Иеро поерзал, стараясь устроиться поудобнее. Здесь, позади киллмена Орриса, хватило бы места для двух таких, как он. Киллмен вместо седла подложил кусок выделанной шкуры парза, так что сидеть было мягко, покойно. Иеро подозревал, что шкура предназначалась более для лорса, чем для Иеро. Всякая потертость здесь, в Тайге, могла обернуться язвою тофана, болезнью, которой страдают и лорсы, и люди.

Гнус вился над малым караваном, как маленькое черное облачко. Лицо и руки Иеро защищала мазь угодника Пилигрима, и потому насекомые не докучали, но разве намажешь лорса целиком? К счастью, они не могли пробиться сквозь густые ворсины, а на губы и веки лорса мази хватало. Но если поранить спину, то облачко превратиться в смерч, тысячи мошек ринутся вниз, на потертость, чтобы напиться крови и, что хуже, отложить личинки. Мошка маленькая, едва видимая, но из личинок через две ночи выведутся червячки-тофаны, которые будут путешествовать под кожею пораженного животного или даже человека, то там, то сям выгрызая окошки, в которые устремятся новые полчища гнуса. Иногда червячки закупоривают артерии, почему-то всегда ног, и тогда нога чернела, мертвела, и только срочная ампутация спасала человека. Но не спасала лорса - кому нужен лорс без ноги? Если лечить животное сразу после появления тофан, то вылечить можно, но и тогда оно выходит из строя надолго, на луну. В походе это может обернуться последствиями самыми печальными. Правда, у Иеро в сумке бежал мешочек с корнем Пилигрима, из которого и готовилась заветная мазь. Если его пожевать, корень, то умрут и личинки, но опять же, лорсу весь мешочек на один раз. Потому и следит всадник, хорошо ли уложена поклажа, не грубы ли ремни.