Мария Галина - Экспедиция

Этот день как показалось мне, прошел легче, чем предыдущий во-первых, мы все-таки спускались, а спуск всегда, каким бы трудным он ни был, отнимает сил меньше, чем подъем, а во-вторых, я прихватила с собой остатки картошки. Для того чтобы соорудить что-то вроде мешка, мне пришлось стащить рубашку и связать рукава узлом. Теперь бедная моя клетчатая рубашка напоминала неизвестно что, но жертва того стоила. Мы могли хотя бы поужинать.

Шли мы целый день, почти без остановок, но я уже так приноровилась к этому размеренному ритму, что спала на ходу. Я не слишком замечала, что делается вокруг и, случись что-то, вряд ли успела бы вернуться к действительности. Однако день этот выдался сравнительно спокойный, и единственной неприятностью оказалось то, что шли мы гораздо медленнее, чем рассчитывал Томас. Вот меня это как раз не удивило.

Место, где мы остановились вечером, уже было вполне уютным. Я имею в виду, что последнюю часть пути нам начали попадаться деревья — сосны и что-то лиственное. У этих на корявых ветках трепыхались остатки прошлогодней бурой листвы. Вертолет пролетал над нами два раза, но оба раза нам удавалось спрятаться, а на ночь мы устроились под деревьями. Тут уж было из чего сложить настоящий, хороший костер и погреться как следует жаль только, что нельзя нам этого делать.

Усталость была такой застарелой, что, казалось, для того, чтобы как следует придти в себя, нужен, по крайней мере, год. Тем более что прийти в себя как следует мне, кажется, не удастся за всю оставшуюся жизнь. Но все же сегодня у меня наступило какое-то подобие просветления, потому что я наконец сообразила — лучше бы ночью кому-нибудь дежурить. Правда, когда я высказала эти соображения Томасу, он велел мне меньше беспокоиться. «Для того, чтобы тревожиться, найдется полно других причин», — сказал он.

— Может, тебе все же нужно отдохнуть?

— Я как-нибудь устроюсь, — ответил он. — Не волнуйся.

— Я уже не могу волноваться, — говорю. — Сил больше нет. Но подежурить могу.

— Ладно, — сказал он. — Я тебя разбужу, если что.

— Как ты думаешь, — неожиданно спросил Игорь, — а что мы будем делать, если вернемся домой?

— Не знаю… — говорю, — не знаю. А вообще — в каком смысле?

— Ты сможешь делать все то же самое? Как и раньше?

— Я была бы счастлива, — говорю. — Что, по-твоему, изменилось? Что с нами не так?

— Трудно объяснить, — говорит, — раз ты не понимаешь.

Скорее всего, для него многое изменилось потому, что он быстро взрослел. Он был в семье единственным ребенком и с готовностью принимал связанные с этим неудобства и привилегии. Теперь, отторгнутый от привычного властного тепла, он был вынужден разбираться с собой сам. А это неблагодарное занятие.

— Спи, — сказала я. — Это не нам решать. Тут от нас ничего не зависит. Это что-то совсем другое.

Он завозился, устраиваясь поудобнее, и тут же заснул. А я все продолжала сидеть, таращась в сумрак перед собой.

— Ну что, — спросил Томас, — перестала злиться?

Я вздохнула.

— Томас, да я не злюсь. Я просто не понимаю, зачем вам все это понадобилось.

— Может… все-таки, доберешься до места, посмотришь?

— Я туда не пойду.

— Почему? Не веришь мне? Не хочешь поверить?

— Я уже никому не верю.

Он прикрыл глаза. Даже сейчас, в сумерках, можно было различить, до чего у него измотанный вид. И это при том, что держался он гораздо лучше нас — можно было подумать, трудности пути для него мало что значат. Он, словно отвечая на мои мысли, сказал:

— Понимаешь… мне ведь тоже нелегко очень. Столько всего случилось. И даже если мы доберемся относительно благополучно… у меня все равно могут быть неприятности.

— Какие еще неприятности? Почему?

— Ладно, — говорит, — оставим это.

— Из-за того, что ты нас не довел? Или потому что мы вас раскололи?

— Зря я это затеял, — ответил он. — Но на самом деле… окажемся внизу — посмотрим. А сейчас, и правда, говорить не о чем. Спи.

Наверное, мне бы следовало постараться из него что-нибудь еще вытянуть, раз уж он так разговорился! Но мне действительно хотелось спать, а потом… я боялась. Боялась, что в результате узнаю что-нибудь такое, что мне совсем не понравится. И с этим придется жить дальше. Идти дальше.

Томас разбудил меня, тронув за плечо. Было холодное раннее утро настолько холодное, что никакого тумана не было, и погода обещала быть ясной — как только рассветет совсем. Пока же местность, где мы разместились на ночлег, еле проглядывала в сумерках — мы разбили свою стоянку у небольшой скальной гряды, оставив за спиной каменные глыбы и две сосны, которые росли, уцепившись за эти глыбы корнями. Площадка, на которой мы, собственно, и ночевали, была не слишком просторной и резко переходила в крутой спуск — но не настолько крутой, чтобы по нему нельзя было до нас добраться. Там, внизу, тоже были россыпи камней, сосны, кустарник — и в этом кустарнике что-то шевелилось.