Семиен Слепынин - Второе пришествие

Гюнтер долгое время находился в смятении и растерянности. “Кто же я?” — этот вопрос особенно мучил его в начале нового столетия.

Миновал двухтысячный год. В Западной Европе и Америке усилились религиозные настроения. Многие верующие ждали какого-то мистического поворота в судьбе человечества. Христиане поговаривали о Втором пришествии.

В конце мая две тысячи третьего года Гюнтер по делам торговой фирмы поехал в небольшой город на южном берегу Англии. Сам еще не зная зачем, он купил в убогой лавчонке старые, но еще крепкие плетеные сандалии и странную одежду, похожую на древнегреческий хитон. В нем смутно зрело какое-то решение.

Вернувшись в гостиницу, Гюнтер заперся в номере, переоделся в только что приобретенную одежду и посмотрел в зеркало: похож! Тот же рост, те же светлые волосы и бородка. Правда, лицо чуточку иное, чем на иконах и картинах великих мастеров прошлого. Но ведь живописцы и художники — не фотографы.

Оглушенный, сбитый с толку невероятными мыслями и догадками, Гюнтер метался в номере гостиницы. И вдруг — третий раз в жизни — ощутил приближение странного часа. Он, этот заветный час, весьма кстати. Он должен разрешить все сомнения.

Гюнтер разделся и лег. И тут словно плотину прорвало. В состоянии между сном и явью с небывалой четкостью и ясностью обрушился поток воспоминаний. Но сейчас Гюнтера интересовали не образы прошлых существований, а то, что им предшествовало: ничто. Он вновь увидел загадочное небытие — черную завесу, за которой скрывался потусторонний, трансцендентный мир. Гюнтер окончательно уверовал, что он пришел оттуда. Каким-то образом он нарушил таинственные затворы небытия и, овеществившись, проник в осязаемый, трепещущий светом предметный мир. Так родился Бог.

Итак, он — мессия, спаситель человечества. Гюнтер понимал, от чего нужно спасти человечество: от надвигающейся тьмы бездуховности.

В качестве коммивояжера он побывал во многих странах и видел, как технический прогресс, рост материального благополучия сопровождался у людей утратой идеального смысла жизни и нравственных целей. Смерть нравственная — страшнее смерти физической. И Гюнтер проникся великой жалостью к человечеству. Нет, не случайно послан он в эти духовно сумеречные времена.

Весь остаток ночи Гюнтер с бьющимся сердцем, одолеваемый еще кое-какими сомнениями, ходил из угла в угол. Под утро, когда городок еще спал, Гюнтер уложил в саквояж нехитрую одежду, в какой мессия был на Земле две тысячи лет тому назад, и покинул гостиницу. На пустынном берегу, вдали от людских взоров, он опять оделся в евангельскую одежду и решил еще раз проверить себя.

Справа, километрах в четырех, белели знаменитые Дуврские меловые скалы. Море рокотало, бросая на каменистый берег тяжелые волны. Гюнтер, только что осознавший себя богочеловеком, поднял руку и повелел волнам усмириться. И море повиновалось. Лишь мелкая рябь, похожая на рыбью чешую, блестела под косыми лучами восходящего солнца.

Гюнтер без малейшей опаски ступил на зеркальную гладь и зашагал, ощущая приятный холодок от просочившейся в сандалии воды. Сами сандалии погружались всего лишь на два-три миллиметра. Под ними, в многометровой прозрачной глубине, плавали рыбы, шевелились водоросли.

Гюнтер все дальше уходил от берега — туда, навстречу встающему солнцу — солнцу восходящего Бога. Он ощущал себя таким же свежим и могучим, как этот бескрайний синий океан. Он хмелел от сознания таящейся в нем неизмеримой божественной силы. Каждая клетка его земного тела трепетала от радости вещественного бытия…

Этим утром из мира ушел коммивояжер Гюнтер Шмидт, а через день на земную арену выступил Иисус Христос.

Сейчас, укрывшись в марсельской гостинице и пытаясь трезво оценить свои первые шаги, Иисус все чаще признавался себе, что еще тогда к его стремлению спасти человечество примешивалась изрядная доля тщеславия, мальчишеское желание прославиться.

Прославиться-то он прославился. Но как?

На берегу Черного моря Бога не признали. После встречи с Вилли Менком Бог был пошлейшим образом посрамлен, а на симпозиуме ученых — унижен.

“Феномен, — горько кривя губы, часто повторял про себя Иисус оскорбительное слово, придуманное учеными. — Я всего лишь жалкий феномен, материальный объект для изучения”.

Но еще унизительнее звучало другое, совсем уж язвительное словечко — мутант. Иисус слышал в нем даже что-то похожее на лошадиное ржание. Как будто Бог — образчик удачного скрещивания!