Франсис Карсак - Наша родина — космос

Едва покинув пределы атмосферы, Тинкар ушел в гиперпространство. Он был один на борту крохотного суденышка, но это его не смущало. Жизнь звездного гвардейца всегда была аскетической, почти монашеской. Похоже, его никто не преследовал. На третьи сутки Тинкара разбудил сигнал тревоги. Экран гиперрадара был пуст, но быстрый взгляд на приборы заставил его побледнеть — нарушилась фазовая настройка второго гиперспасиотрона. Такая крупная неполадка требовала срочного выхода в нормальное пространство. Он был способен выполнить такие ремонтные работы: в цикл тренировок офицеров Звездной Гвардии, прекрасно знающих теорию гиперпространства, входили практические работы с гитронами, как их называли кадеты. Но пришла беда, открывай ворота. Когда он устранил аварию и собирался стартовать с опущенными экранами, как того требует устав, крохотный астероид обрубил антенну. Тинкар мог дождаться прибытия на Фомальгаут IV и там заменить антенну, но это помешало бы ему посылать опознавательные сигналы, а кроме того, «ни один хороший офицер не привел бы свой звездолет к месту назначения с повреждением, которое мог устранить сам». Тинкар надел скафандр и вышел в открытый космос.

А потом… Произошел первый взрыв, скорее всего химический и довольно слабый. Тинкара отбросило в пространство, на пару десятков метров от корабля. Опасности его положение не представляло — реактивный пистолет легко позволил бы ему вернуться. Но тут случилось непоправимое: сработала стандартная процедура уничтожения покинутого корабля. Небольшая бомба, помещенная между тремя гитронами, вот-вот должна была взорваться, а там — разрушение или перекос центральной опоры, схождение гиперпространственных осей. И — ад кромешный!

У него оставалось всего десять минут, чтобы удалиться, включив реактивный пистолет на полную мощность. Этого времени едва хватило. Беспорядочный полет и головокружительное вращение продолжались до того момента, пока его не настигла вспышка света. Три тонны материи испарились в мгновение ока! Потом на Тинкара обрушился поток сверхжесткого излучения, от которого, как он надеялся, его защитили расстояние и скафандр. Впрочем, облучение не имело значения, он был обречен на смерть в любом случае.

Тинкар падал среди звезд. Он знал, что падает, но ничто не позволяло ему измерить скорость полета. Все еще светившееся газовое облако, которое расползалось на месте звездолета, не могло помочь сориентироваться, ведь он не знал, с какой скоростью оно распространяется.

Он падал и знал, что теперь он будет падать вечно и однажды превратится в иссохшую мумию в скафандре. Потом, вероятнее всего, тело его притянет какая-нибудь звезда, и оно испарится. Но он будет мертв. Он умрет, так и не вручив послание.

Смерть. Это слово пока еще не имело смысла. Умирают от раны, от взрыва, от излучения, от несчастного случая… или от старости. А он ощущал себя молодым, и на теле его не было ни одной царапины. И все же ему придется умереть. Шансы на помощь были практически равны нулю. Хотя не совсем: оказавшийся почти в такой же ситуации капитан Рамсей после шестнадцати часов пребывания в космосе был подобран кораблем, вынырнувшим из гиперпространства в нескольких сотнях метров от него. А значит, шансы Тинкара не равнялись нулю, хотя и были до отчаяния низкими!

«Я умру», — подумал он. Мысль о смерти его не страшила, скорее околдовывала. Он столько раз видел, как умирали люди, и умирали самой разной смертью! Павшие товарищи, только что стоявшие рядом и рухнувшие на палубу звездолета, враги, которых находили после высадки обгоревшими или разорванными на куски… А та ужасная ночь, когда он часовым присутствовал на допросе физика-предателя Альтона в подвалах императорского дворца! Он тряхнул головой. Ему не хотелось вспоминать об этом. Но он надолго затаил злость на адмирала за то, что тот назначил его и еще трех кадетов в наряд, словно у Империи не хватало палачей и прислужников!

Тинкар был хорошо обученным человеком, знавшим все опасности космоса, а потому хладнокровно оценил свои ресурсы: воздуха на двадцать четыре часа, пищевые высококалорийные концентраты на десять суток, электрические батареи на месяц работы.

— Итак, я умру от удушья, — вполголоса произнес он. — А вернее, почувствовав, что конец близок, отключу ток, чтобы замерзнуть, а не сгнить… а быть может, сниму шлем!

Он отрицательно покачал головой. Снять шлем? Это было бы самоубийством, а кодекс чести Гвардии самоубийства не допускал: офицер продолжает бороться даже тогда, когда иссякают все надежды.